Мне снилися: утесами задвинут,
Темничный дол;
И ночь небес; и — вёснами покинут —
Безлистный ствол;

И узница под ним, слепой темницей
Окружена;
И сонм людей, идущих вереницей
Чрез двери сна.

Была ль мне мать, жена ль она, сестра ли,
Была ли дочь, —
Ах! было мне не вспомнить — и печали
Не превозмочь!

И скорбного влекла к ней безглагольно
Любви тоска:
Так сладостно была мне и так больно
Она близка.

Я вопросить горел — о чем?.. Немела
Пред Роком речь...
Мой взор назвал, чего и мысль не смела.
И мысль наречь...

«Да» бедных уст молил я упреждая:
«Со мной иди!..»
— «Когда ты тот, кого ищу блуждая, —
О, изведи!..»

И каждого я звал из шедших мимо:
«Не ты ли, брат,
Ту изведешь, что̀ здесь в цепях томима,
Из горьких врат?»

И с лестью «брат» я говорил притворной:
Зане был я,
Кто мимо шел — и чей был взор укорный
Мой судия.

И все прошли... Одна из тверди зрящей
Звезда моя
Глядела в дол: и луч животворящий —
Был судия.

И я к жене: «Твой друг, твой отчужденный,
Забытый — я!..»
Мне чуждый взор, мне взор непробужденный
Был судия...

И снилось мне: вдруг свет взыграл великий —
И я рыдал...
Кто были три, что̀ отвратили лики, —
Я угадал.

Тебя назвал мой ужас, Немезида!
Надежда, ты
Стояла с ним, чьего, как солнце, вида,
Чьей красоты

Мой темный дух, его лучей молящий,
Снести не мог:
То Эрос был, — алтарь любви палящей,
И жрец, и бог.

Пожар смолы воздвигнутой десницей
Он колыхал;
И мотылек — все отвратили лица —
Вблизи порхал...

Уж он в перстах божественных... Привольно
Ему гореть!..
Так сладко зреть мне было казнь, —так больно!..
«Метнись — и встреть!

«Испей! истай!..» И что̀ влекло — пахнуло.
Как два крыла,
Душа в груди забилась... и вдохнула...
И — умерла!..