Я зрел Врата, куда Земля и Твердь
И все, что днесь, — грядет дорогой верной, —
Врата надежд, которым имя — Смерть.
И зрел немой узор скрижали дверной;
И зрел трех жен, они же ночь и день
На-стороже во храмине пещерной.
Одна, склонясь на вратную ступень,
(В тени дубрав так светит цвет лилейный) —
Над снегом риз двух рук — двух остий — тень
Воздела вслед молитве тиховейной,
Двух отсветов Эдема, двух светил
Лазоревых стремя благоговейный
На руны взор. «Что дух благовестил
Твоим очам?» — уста б не умолчали:
На слеп очаг святых лучей светил...
Как черный ил иссякнувшей печали —
Был взгляд другой. Став на мои в упор,
Ее глаза моих не замечали.
Уже дерзнуть я мыслил разговор
И горьких уст изведать скорбны чары
Она ж, гневна, в меднолитой затвор
Воспрянула стучась, — и взвыли, яры,
Поколебав окрепу и замок,
Отчаянья призывные удары...
И к третьей — той, что роз плела венок,
Меня повлек, грудь сладостно волнуя,
Благих очей победно — тихий рок.
«Кто ты, что жизнь в цепь красоты связуя,
От тайны Врат сидишь отвращена,
У прага тьмы мощь света торжествуя?» —
Я вопросил. И, вскинув взор, она
Простерла мне, взяв слона, плод гранатный:
И с глаз моих упала пелена.
И я: «Твоей святыней благодатной
Прозревшему лик вечный твой — внемли:
В чем ключ письмен, и разум меди вратной?»
Но Вещая: «Что̀ видишь там, вдали?»
— «Зрю некий вихрь», я молвил, «по долине
И пламенник, мерцающий в пыли».
Она ж: «То — мир, — один из тем, — пучине
Врат обречен; померкшая звезда;
Свет, тонущий в первоначальной тине.
«Сойди ты в дебрь, где черная вода;
Брось плод в струи, — и узришь невредимый,
Что отразит прозрачная среда...»
Я отошел, скорбя, — как от родимой
Отходит сын; и бросил плод в струи,
Уснувшие средь дебри нелюдимой.
Как тают бельм под зельем чешуи,
Так ясных вод разверзлося зерцало.
Там очи въявь увидели мои,
Что̀ мысль, смутясь, — что̀ сердце б отрицало!
Людских племен был погребальный ход,
Что̀ вдалеке, как некий вихрь, мерцало.
Чужой земли богоподобный род,
Исполнь венцов могущества и славы,
Был отражен затишьем чистых вод.
Смерть смутная обвеяла их гла̀вы;
Сомкнутых вежд из первозданной мглы
Я различал затворы величавы.
Они неслись, как спящие орлы
На хищный бред из горного притона, —
Немых громов потухшие хвалы!
Как бурный дух, мощь мчалась легиона
К пещере Врат; являл за ликом лик
Кристальный сон недвижимого лона.
Грозой чела цвет гордой силы ник
Без подвига под игом Адрастеи;
На их устах мятежный стынул клик.
Младенцы вслед неслись; клубились змеи,
Задушены объятьем детских рук.
Лобзали чад безгласных Ниобеи.
Был напряжен тугим нацелом лук;
Пасли персты по струнам сладким барды,
И дев в венцах блуждал по лютне звук.
Львы прядали в цепях, и тигр, и парды;
С куреньями несомы алтари
Я зрел, дивясь, и в алавастрах нарды.
И в золоте тиар несли цари,
Обожены, златое бремя крылий —
И золото оков — мзду бранной при.
И с колесниц творцы кровавых былей,
Бразды собрав дыбящихся коней,
Роняли дар победных изобилий, —
И их венцов над полчищем теней
Златился лавр. И Амазоны — девы
Скакали вслед, степных зарниц вольней.
И вещих Норн угрюмые напевы
Забыть не мог ужасный рот Сивилл,
И сон их зрел судьбины мстящей гневы.
Влюбленный сонм в последней страсти свил
Со станом стан нерасторжимой лаской
И алчных уст последний глад ловил.
Как облака волшебной реют пляской
Над озером: что̀ миг, то сменена
Игрой игра, тень тенью, краска краской,
И в озеро глядит чрез них луна, —
Так хоровод изменчивых явлений
Прозрачных вод рождала глубина.
То был ли сон охот, и бег оленей,
И пышный бег стопарусных триэр?
В безбрежности чреватых отдалений
Рос ликов рой и облачных химер...
И — бледный вождь — кометою туманной
Неслась вперед — астральных чадо сфер —
Богини тень прекрасной, бездыханной,
Чей саван был, прозрачный у чела,
Из мглы соткан и хляби первозданной
На юный лик седая муть легла,
И тиною хаоса мрак победный
За ней густел. Свой мир она влекла
К слепой мете и зову двери медной;
И на челе, средь гаснущих венцов,
Мерцал звезды потусклой светоч бледный.
Свой мир она покрыла, — как птенцов
Сбирает мать охватом крыл орлиных, —
Густой волной клубящихся концов
Риз призрачных, как полог ночи — длинных.
И — ждущей тьмы пленительный залог —
Цвет, сорванный в лазоревых долинах,
У Вечности скрестившихся дорог, —
В ее руке белел нарцисс горящий...
И взор тоски на роковой порог
Я обратил, молясь Животворящей, —
Той, что̀ венок плела багряных роз, —
Связующей, Венчающей, Дарящей!..
Пряма стоит... Зрак неземной возрос,
Отображен презрительным зерцалом...
И как Заря глядит над мрежей рос
На бледный лик под звездным покрывалом, —
Утешным так сияючи лицом,
Дар золотой: змею, хвост алчным жалом
Язвящую, сомкнутую кольцом, —
Разлуки дар, знак вечного начала, —
С торжественным победных роз венцом,
Простерла той, что̀ буря смерти мчала...
Миг — и к устам бескровным льнут уста,
Перст обручен, чело любовь венчала!..
И вечные разъемлются Врата...
Как горный ток в бездонный крутень ринет
Пещерного, зияющего рта, —
Иль вихорь смерч крутящийся надвинет,
И, разрешась, в опустошенный дол
Пучинный змий всей тяжкой тучей хлынет, —
Так поглощен был сонм... Как глыбный мол
Волн космами зарыт; но пали горы
Ревучие, — неколебим и гол
Лежит праг бурь: незыблемые створы
Пугали так, из клубов мглы грозя,
Вновь тайною запечатленной взоры.
Вся мо̀роком застлалася стезя,
Где пронеслось стихийное движенье;
И было зреть трех жен очам нельзя.
Прозрачных рук молящее сложенье,
Единое, являло предо мной
Жены слепой умильное служенье.
Гнев стиснутый я зрел руки иной:
Он ударял, — млат злобы безнадежной,
Проклятий млат, — по двери медяной.
И тихий перст я зрел десницы нежной:
Чертил он рок неустрашимых рун
Над таинством скрижали неизбежной.
След огненный текучий вел перун
Над таинством скрижали безглагольной...
И сердце «Жизнь» прочло, слепой вещун
Своих надежд!.. Горел внизу продольной
Черты отвес, прямую разделив,
И круг над ней, в себе — себе довольный...
Так! «Жизнь» вещал, власть круга дивно слив
Со властию двух крестных черт победной,
Египетский святой иероглиф!.. **
Мой разум смолк у грани заповедной...