Я зрѣлъ Врата, куда Земля и Твердь
И все, что̀ днесь, — грядетъ дорогой вѣрной, —
Врата надеждъ, которымъ имя — Смерть.

И зрѣлъ нѣмой узоръ скрижали две́рной;
И зрѣлъ трехъ женъ, онѣ же ночь и день
На-сторожѣ во храминѣ пещерной.

Одна, склонясь на вратную ступень,
(Въ тѣни дубравъ такъ свѣтитъ цвѣтъ лилейный) —
Надъ снѣгомъ ризъ двухъ рукъ — двухъ остій — тѣнь

Воздѣла вслѣдъ молитвѣ тиховѣйной,
Двухъ отсвѣтовъ Эдема, двухъ свѣтилъ
Лазоревыхъ стремя̀ благоговѣйный

На руны взоръ. «Что духъ благовѣстилъ
Твоимъ очамъ?» — уста бъ не умолчали:
Но слѣпъ очагъ святыхъ лучей свѣтилъ...

Какъ черный илъ изсякнувшей печали —
Былъ взглядъ другой. Ставъ на мои въ упоръ,
Ея глаза моихъ не замѣчали.

Уже дерзнуть я мыслилъ разговоръ
И горькихъ устъ извѣдать скорбны чары
Она жъ, гнѣвна, въ мѣднолитой затворъ

Воспрянула стучась, — и взвыли, яры,
Поколебавъ окрѣпу и замокъ,
Отчаянья призывные удары...

И къ третьей — той, что̀ розъ плела вѣнокъ,
Меня повлекъ, грудь сладостно волнуя,
Благихъ очей побѣдно — тихій рокъ.

«Кто ты, что жизнь въ цѣпь красоты связуя,
Отъ тайны Вратъ сидишь отвращена,
У прага тьмы мощь свѣта торжествуя?» —

Я вопросилъ. И, вскинувъ взоръ, она
Простерла мнѣ, взявъ съ лона, плодъ гранатный:
И съ глазъ моихъ упала пелена.

И я: «Твоей святыней благодатной
Прозрѣвшему ликъ вѣчный твой — внемли:
Въ чемъ ключъ письменъ, и разумъ мѣди вратной?»

Но Вѣщая: «Что видишь тамъ, вдали?»
— «Зрю нѣкій вихрь», я молвилъ, «по долинѣ
И пламенникъ, мерцающій въ пыли».

Она жъ: «То — міръ, — одинъ изъ темъ, — пучинѣ
Вратъ обреченъ; померкшая звѣзда;
Свѣтъ, тонущій въ первоначальной тинѣ.

«Сойди ты въ дебрь, гдѣ черная вода;
Брось плодъ въ струи, — и узришь невредимый,
Что̀ отразитъ прозрачная среда...»

Я отошелъ, скорбя, — какъ отъ родимой
Отходитъ сынъ; и бросилъ плодъ въ струи,
Уснувшія средь дебри нелюдимой.

Какъ таютъ бѣльмъ подъ зельемъ чешуи,
Такъ ясныхъ водъ разверзлося зерцало.
Тамъ очи въявь увидѣли мои,

Что̀ мысль, смутясь, — что̀ сердце бъ отрицало!
Людскихъ племенъ былъ погребальный ходъ,
Что̀ вдалекѣ, какъ нѣкій вихрь, мерцало.

Чужой земли богоподобный родъ,
Исполнь вѣнцовъ могущества и славы,
Былъ отраженъ затишьемъ чистыхъ водъ.

Смерть смутная обвѣяла ихъ гла̀вы;
Сомкнутыхъ вѣждъ изъ первозданной мглы
Я различалъ затворы величавы.

Они неслись, какъ спящіе орлы
На хищный бредъ изъ горнаго притона, —
Нѣмыхъ громовъ потухшія хвалы!

Какъ бурный духъ, мощь мчалась легіона
Къ пещерѣ Вратъ; являлъ за ликомъ ликъ
Кристальный сонъ недвижимаго лона.

Грозой чела цвѣтъ гордой силы никъ
Безъ подвига подъ игомъ Адрастеи;
На ихъ устахъ мятежный стынулъ кликъ.

Младенцы вслѣдъ неслись; клубились змѣи,
Задушены объятьемъ дѣтскихъ рукъ.
Лобзали чадъ безгласныхъ Ніобеи.

Былъ напряженъ тугимъ нацѣломъ лукъ;
Пасли персты по струнамъ сладкимъ барды,
И дѣвъ въ вѣнцахъ блуждалъ по лютнѣ звукъ.

Львы прядали въ цѣпяхъ, и тигръ, и парды;
Съ куреньями несомы алтари
Я зрѣлъ, дивясь, и въ алавастрахъ нарды.

И въ золотѣ тіаръ несли цари,
Обо̀жены, златое бремя крылій —
И золото оковъ — мзду бранной при.

И съ колесницъ творцы кровавыхъ былей,
Бразды собравъ дыбящихся коней,
Роняли даръ побѣдныхъ изобилій, —

И ихъ вѣнцовъ надъ полчищемъ тѣней
Златился лавръ. И Амазоны — дѣвы
Скакали вслѣдъ, степныхъ зарницъ вольнѣй.

И вѣщихъ Норнъ угрюмые напѣвы
Забыть не могъ ужасный ротъ Сивиллъ,
И сонъ ихъ зрѣлъ судьбины мстящей гнѣвы.

Влюбленный сонмъ въ послѣдней страсти свилъ
Со станомъ станъ нерасторжимой лаской
И алчныхъ устъ послѣдній гладъ ловилъ.

Какъ облака волшебной рѣютъ пляской
Надъ озеромъ: что̀ мигъ, то смѣнена
Игрой игра, тѣнь тѣнью, краска краской,

И въ озеро глядитъ чрезъ нихъ луна,·—
Такъ хороводъ измѣнчивыхъ явленій
Прозрачныхъ водъ рождала глубина.

То былъ ли сонъ охотъ, и бѣгъ оленей,
И пышный бѣгъ стопарусныхъ тріэръ?
Въ безбрежности чреватыхъ отдаленій

Росъ ликовъ рой и облачныхъ химеръ...
И — блѣдный вождь — кометою туманной
Неслась впередъ — астральныхъ чадо сферъ —

Богини тѣнь прекрасной, бездыханной,
Чей саванъ былъ, прозрачный у чела,
Изъ мглы сотка̀нъ и хляби первозданной

На юный ликъ сѣдая муть легла,
И тиною хаоса мракъ побѣдный
За ней густѣлъ. Свой міръ она влекла

Къ слѣпой метѣ и зову двери мѣдной;
И на челѣ, средь гаснущихъ вѣнцовъ,
Мерцалъ звѣзды потусклой свѣточъ блѣдный.

Свой міръ она покрыла, — какъ птенцовъ
Сбираетъ мать охватомъ крылъ орлиныхъ, —
Густой волной клубящихся концовъ

Ризъ призрачныхъ, какъ пологъ ночи — длинныхъ...
И — ждущей тьмы плѣнительный залогъ —
Цвѣтъ, сорванный въ лазоревыхъ долинахъ,

У Вѣчности скрестившихся дорогъ, —
Въ ея рукѣ бѣлѣлъ нарциссъ горящій...
И взоръ тоски на роковой порогъ

Я обратилъ, молясь Животворящей, —
Той, что̀ вѣнокъ плела багряныхъ розъ, —
Связующей, Вѣнчающей, Дарящей!..

Пряма стоитъ... Зракъ неземной возросъ,
Отображенъ прозрительнымъ зерцаломъ...
И какъ Заря глядитъ надъ мрежей росъ

На блѣдный ликъ подъ звѣзднымъ покрываломъ, —
Утѣшнымъ такъ сіяючи лицомъ,
Даръ золотой: змѣю, хвостъ алчнымъ жаломъ

Язвящую, сомкнутую кольцомъ, —
Разлуки даръ, знакъ вѣчнаго начала, —.
Съ торжественнымъ побѣдныхъ розъ вѣнцомъ,

Простерла той, что̀ буря смерти мчала...
Мигъ — и къ устамъ безкровнымъ льнутъ уста,
Перстъ обрученъ, чело любовь вѣнчала!..

И вѣчныя разъемлются Врата...
Какъ горный токъ въ бездонный крутень ринетъ
Пещернаго, зіяющаго рта, —

Иль вихорь смерчъ крутящійся надвинетъ,
И, разрѣшась, въ опустошенный долъ
Пучинный змій всей тяжкой тучей хлынетъ, —

Такъ поглощенъ былъ сонмъ... Какъ глыбный молъ
Волнъ космами зарытъ; но пали горы
Ревучія, — неколебимъ и голъ

Лежитъ, прагъ бурь: незыблемые створы
Пугали такъ, изъ клубовъ мглы грозя,
Вновь тайною запечатлѣнной взоры.

Вся мо̀рокомъ застлалася стезя,
Гдѣ пронеслось стихійное движенье;
И было зрѣть трехъ женъ очамъ нельзя.

Прозрачныхъ рукъ молящее сложенье,
Единое, являло предо мной
Жены слѣпой умильное служенье.

Гнѣвъ стиснутый я зрѣлъ руки иной:
Онъ ударялъ, — млатъ злобы безнадежной,
Проклятій млатъ, — по двери мѣдяно̀й.

И тихій перстъ я зрѣлъ десницы нѣжной:
Чертилъ онъ рокъ неустрашимыхъ рунъ
Надъ таинствомъ скрижали неизбѣжной.

Слѣдъ огненный текучій велъ перунъ
Надъ таинствомъ скрижали безглагольной...
И сердце «Жизнь» прочло, слѣпой вѣщунъ

Своихъ надеждъ!.. Горѣлъ внизу продольной
Черты отвѣсъ, прямую раздѣливъ,
И кругъ надь ней, въ себъ·— себѣ довольный...

Такъ! «Жизнь» вѣщалъ, власть круга дивно сливъ
Со властію двухъ крестныхъ чертъ побѣдной,
Египетскій святой іероглифъ!..

Мой разумъ смолкъ у грани заповѣдной..