Въ часъ, когда къ браздамъ Титана, вслѣдъ колёсамъ золотымъ,
Долъ, курильница тумана, благодарный стелетъ дымъ
И, покорствуя, пріемлетъ синей ночи тихій даръ,
А съ востока даль объемлетъ сребропламенный пожаръ —

И, царя, луна восходитъ въ блескѣ дивномъ изъ-за горъ
И въ ущелія низводитъ чародѣйственный дозоръ,
И въ очахъ вскипаютъ слезы, и, проснувшися съ луной,
Рѣютъ видящія грезы надъ почившею страной, —

Еслибъ силъ стихійныхъ крылья были смертному даны
И по волѣ, безъ усилья, уносили въ тѣ страны,
Гдѣ забвенье, гдѣ блаженство тайный голосъ намъ сулитъ,
Гдѣ сіяетъ совершенство, гдѣ желанье не долитъ, —

Къ дальнимъ плылъ бы я вершинамъ — тучкой въ лунныхъ перлахъ тучъ, —
Гдѣ, по дѣвственнымъ стремнинамъ, рдѣетъ запоздалый лучъ,
Къ лону снѣжной багряницы золотой бы струйкой льнулъ,
Бѣгъ вечерней колесницы упредилъ и обманулъ...

Всю бы ночь, всезрящимъ духомъ, чуждъ алканій, чуждъ оковъ,
Я ловилъ безплотнымъ ухомъ содроганье ледниковъ,
Водопадовъ дольній грохотъ, громы тяжкіе лавинъ,
Горныхъ эхо долгій хохотъ въ звучномъ сумракѣ тѣснинъ;

Въ очарованной неволѣ все бъ глядѣлъ, какъ вѣчнымъ сномъ
Спитъ царица на престолѣ въ покрывалѣ ледяномъ;
Какъ луна, зардѣвъ, садится за туманной пеленой;
Какъ вѣнецъ алмазный льдится, о́бнятъ звѣздной глубиной.

Я бы стлался зміемъ дымнымъ по извивамъ пропасте́й;
Я бъ смѣялся дикимъ скимномъ въ зѣвы алчущихъ пасте́й;
На груди чудовищъ бѣлыхъ грудь крѣпилъ и охлаждалъ;
Отъ созвѣздій оробѣлыхъ золотой бы вѣсти ждалъ

И когда въ святынѣ зрящей дрогнетъ вспыхнувшій эѳиръ
И по лѣствицѣ горящей внизъ метнется трубный клиръ, —
Я бъ чело моей царицы дымкой облачной обвилъ,
Я бы первый лучъ денницы, упредивъ, благословилъ!