Въ оны вѣки, предъ тѣмъ какъ родиться
Отъ Пречистой Господу Ісусу,
Сонъ приснился Матери-Пустынѣ.
Спитъ Пустыня въ раздольѣ широкомъ,
По лѣсочкамъ кудри разметала,
Раскинулась по степямъ зеленымъ;
Ноги моетъ ей синее море,
На устахъ алѣютъ ясны зори.
И снится Пустынѣ, будто выросъ
Розовъ цвѣтикъ у нея изъ сердца;
А съ поднебесья рука простерлась,
Будто съ кореньемъ цвѣтъ вырываетъ.
Обливалась Матерь алой кровью,
Лежитъ вся въ крови и горько тужитъ,
Не о боли, о цвѣтѣ жалетъ.
Упадалъ тутъ съ лазорева неба
Лазоревый камень, бирюзовый;
Западалъ въ бѣлы груди, до сердца,
И залегъ тяжелый въ самомъ сердцѣ.
Тяготитъ камень грудь, распираетъ;
Свою душеньку зоветъ Пустыня,
Воздыхаетъ смертнымъ воздыханьемъ:
„Войди мнѣ въ сердце, малое чадо,
Въ мое сердце, въ лазоревый камень;
А ужъ тѣло мое каменетъ“.
Пошла душа въ лазоревый камень,

А входитъ въ лазоревое небо,
Въ голубые, свѣтлые чертоги.
Алѣется въ чертогѣ послѣднемъ,
Ровно солнце, престолъ свѣтозарный;
Стоитъ чаша на святомъ престолѣ,
А надъ чашей кружитъ бѣлый голубь,
Держитъ голубь розовъ цвѣтъ червленый.
Хочетъ кликнуть душа Мать-Пустыню,
А она тутъ сама у престола,
Облаченная въ бѣлую ризу;
„Днесь я“, — молвитъ, — „не Мать, а Невѣста“.
И горлицей душа къ ней прильнула.