321 «ПОВИЛИКИ». Впервые — «Весы», 1906, 2. Без посвящения.

Александра Николаевна Чеботаревская (1869-1925) литературный критик, переводчица, близкий друг В.И. и всей его семьи. Зимою 1903 г. В.И. читал курс лекций о Дионисе в парижской высшей школе общественных наук, устроенной М.М. Ковалевским для русских. Группа москвичей, интересовавшаяся новыми течениями в литературе и науке, с восхищением прочитавшая «Кормчие Звезды», услышав, что В.И. приглашен читать лекции по греческой религии, на них записалась и отправилась в Париж. В этой группе была А.Н. Чеботаревская. Едва познакомившись, В.И. написал ей стихи: — «Кассандре» (см. Том I, стр. 790), сразу увидев в глубине ее мрак, и, испугавшись своего зловещего предсказания, заиграл с ее именем Александра. Но в семье Ивановых установилось прозвище Кассандра. В своих записях: «Из Бесед

с поэтом Вячеславом Ивановым», 1921 г. М.С. Альтман вспоминает как в присутствии В.И. Чеботаревская рассказала о происхождении стихотворения «Повилики»: «Живя в Саратовской губернии и гуляя раз по берегу Хопра я увидела, что в прибрежных тростниках вьется повилика, и так высоко, что почти достигает верхушек тростников. Я сорвала повилики, высушила их и вложила в письмо к В.И. Он прислал мне в ответ стихотворение. Но уж очень в этом стихотворении повилики уничижительны.

— «Нет, не уничижительные — отозвался В.И. — а очень грустные и тростники, и повилики. Повилики — символ верности, а тростники — символ поэта. Повилики в тростниках — это ваша связанность с моей судьбой, ваша верность мне.» — «Верность повилики, да, сказала Александра Николаевна, — ну, а тростники...? — «Да ведь и они связаны, — сказал В.И.» (Труды по русской и славянской филологии. XI. Литературоведение. Тарту 1968,стр.318, 319).

Много времени провела Ал. Ник. Чеботаревская в доме Ивановых. Она при помощи В.И. переводила Бальзака, переписывала его произведения, была с семьею Ивановых и в Шатлэне, и в Петербурге, и в Москве, и в Баку. Она оказалась в Москве, когда В.И. приехал для участия в Пушкинском юбилее и проводила его на вокзал, когда он в конце августа уезжал в Италию. Она была умна, изысканно образована, многое глубоко понимала и чувствовала; но всегда нервно беспокойная, она страдала припадками мучительной тоски, грозно свидетельствующими о гнездящейся в ней наследственной душевной болезни. Много говорили в литературных кругах о самоубийстве ее родной сестры, жены поэта Сологуба — Анастасии Николаевны. Самоубийство это было далеко не единственным в семье Чеботаревских. Отъезд В.И. глубоко огорчил Александру Николаевну; она знала, что расстались они навсегда. Часто стала забегать она к М. О. Гершензону; в его светлом духовном мире она искала утешение. Неожиданно Гершензон умер, 19 февраля 1925 г. В большом зале Гос. Академии Художественных Наук, 22 февраля состоялось отпевание: М.О. Гершензон был председателем литературного отдела Академии. Его любили. Чувствовалась настоящая грусть и сердечность в переполненной зале, не нарушенная некоторой официальной торжественностью обстановки. Все речи сопровождались песнями превосходного хора Б.Л. Яворского. Вдруг к месту, близ гроба, откуда произносились речи, ринулась Чеботоревская; указывая простертой рукой на умершего, она закричала: «Вот он! Он открывает нам единственно возможный путь освобождения от всего этого ужаса! За ним! За ним!» И она стремглав, дико убежала.

Бросились ее догонять друзья; среди них Ю.Н. Верховский, H. К. Гудзий. В течение нескольких часов они за нею гонялись по улицам, подворотням, лестницам. Наконец, хитростью безумия ей удалось от них скрыться. В тот же день вечером нашли ее мертвое тело в Москве-реке. (Несмотря на зимнюю пору, была оттепель, и река оказалась частично незамороженной.)