Мнѣ ужасъ памятенъ громадъ оледенѣлыхъ,
Подобный хаосу валовъ оцѣпенѣлыхъ,
Вблизи нависнувшей надъ пропастью скалы,
И дали, полныя отяжелѣвшей мглы,
И облакъ солнечный надъ пеленой тумана,
И главы горъ по ней, какъ рифы океана,
И въ аметистово-прозрачной глубинѣ
Озеръ подводныхъ ртуть, сверкающихъ на днѣ,
И золото снѣговъ на пикахъ крутобокихъ,
И высей тихій блескъ, и тѣнь долинъ глубокихъ...
И мигъ мнѣ памятенъ: какъ самоцвѣтный лалъ,
Въ разливъ расплавленный дискъ лучезарный палъ
И въ пурпурныхъ волнахъ, какъ слитокъ раскаленный,
Тонулъ и выплывалъ надъ далью потопленной,
И въ плавномъ торжествѣ роскошно догоралъ,
Доколѣ острова темнѣющій кораллъ,
Какъ пристань, ждущая божественной галеры,
Надъ ней не распростеръ прохладныя пещеры
И день, какъ лиры вздохъ, за рифомъ не угасъ...

Сестра моей Звѣзды была со мной въ тотъ часъ
Надъ бездной, въ вышинѣ, одна — съ вечерней славой;
Завѣтовъ пламенныхъ грозою величавой
Меня обвѣяла, и прорицала мнѣ
О жизни, тонущей въ пурпуровомъ огнѣ,
О крыльяхъ, рѣющихъ за грезою надзвѣздной,
О славѣ золотой, пылающей надъ бездной,
О цѣли творческой священныхъ береговъ.
И зѣвомъ гибели, предъ вѣчностью снѣговъ,
Грозящей я клялся, и повторялъ обѣты:
Исполнивъ мѣру мышцъ, достичь побѣдной меты;
Молвы враждебной судъ, какъ судъ друзей, презрѣть —
И, крайнее дерзнувъ, единою горѣть
Мечтой излюбленной и волей вдохновенной
Въ надеждѣ золотой, въ надеждѣ дерзновенной!