Иду въ вечерней мглѣ подъ сводами древесъ.
Звѣзда, какъ перлъ слезы, на блѣдный ликъ небесъ.
Явилась, и дрожитъ... Иду, какъ вѣрный воинъ, —
Усталъ — и мужественъ. Унылый духъ спокоенъ...

Эоны долгіе, свѣтило, ты плывешь;
Ты мой летучій вѣкъ, какъ день, переживешь;
Мы — братья чуждые: но мой привѣтъ печальный
Тебѣ сопутствуетъ въ твоей дорогъ дальной!

Свѣтило братское, во мнѣ зажгло ты вновь
Неутолимую, напрасную любовь!
Дѣтей творенія, насъ, въ разлученной долѣ,
Покорность единитъ единой вѣчной Волѣ.

Какъ осенью листы, смѣняясь безъ конца,
Несутся смертные дыханіемъ Отца;
Простертыя, на мигъ соединяютъ руки —
И вновь гонимы въ даль забывчивой разлуки...

Сосредоточивъ жаръ, объемлющій весь міръ,
Мы любимъ въ Женщинѣ его живой кумиръ:
Но въ грани существа безвыходно стѣсненный,
Нашъ тайный, лучшій пылъ умретъ неизъясненный...

Иду. Въ лазури ночь и вѣетъ, и паритъ;
Свѣтило вѣчное торжественнѣй горитъ:
А долу дышитъ мгла, влажнѣй густыя тѣни,
И тлѣньемъ пахнетъ лѣсъ, подобный смертной сѣни.

Покорность! намъ испить три чаши суждено:
Дано намъ умереть, какъ намъ любить дано;
Гонясь за призракомъ — и близкимъ, и далёкимъ, —
Дано намъ быть въ любви и въ смерти одинокимъ.