Я вопрошалъ полуденныя волны:
„Къ вамъ, волны, прихожу осиротѣлый:
Какъ одинокимъ быть — и быть единымъ?“
Отвѣтствовали волны: „Въ полдень бѣлый
Мы осмоленные лелѣемъ челны
И придаемъ, гоняясь за дельфиномъ.
Вернись, когда на побережьи длинномъ
Лучъ удлиннитъ гребней зеленыхъ тѣни
И часъ пески опѣнитъ розой алой.“
Я на зар усталой
Сошелъ на отмель, и заслышалъ пени
Стихіи одичалой:
Луна всходила, и волна вставала,
По ласкѣ лунной томно тосковала.

Мятежной влаги росъ приливъ, мужая,
Подъ пристальнымъ и нѣжнымъ притяженьемъ;
И въ камни зыбь хлестала пѣной бѣлой,
До глубины волнуема движеньемъ,
Всѣмъ зеркальнымъ просторомъ отражая
Богини нимбъ, средь неба онѣмѣлой,
Сплавъ серебра въ золѣ порозовѣлой, —
Впивая полнымъ лономъ свѣтъ струистый,
Струясь и рѣя струйностью двойною, —
Вся жизнію родною,
Вся плотію согрѣтая пречистой, —
Волшебной пеленою
Покрытая, — но свѣтлыхъ чаръ не видя,
Въ касаніяхъ разлуку ненавидя.

Подлунныя такъ въ полночь пѣли волны
Свою тоску душѣ осиротѣлой;
Я жъ въ одиночествѣ прозрѣлъ сліянность
Силъ соприродныхъ, и на лирѣ смѣлой
Отшедшей пѣлъ: „О ты, которой полны
Всѣ сны мои, — чья въ сердцѣ осіянность
Мерцаетъ мнѣ сквозь тусклую туманность
Мірской пустыни! Стала прозорлива
Душа страданьемъ, и прикосновеній
Твоихъ, мой близкій геній,
Познала трепетъ, и въ огнѣ прилива
Незримою счастлива.
Откройся жъ мнѣ, мои разверзни очи,
Разоблачись свѣтиломъ ясной ночи!“

Она въ отвѣтъ: „Когда бъ узнали волны.
Что въ нихъ луна, что блеща рѣютъ ею, —
Въ струяхъ своихъ узрѣли бъ ликъ желанный.
Твоимъ, о мой избранный,
Я стала тѣломъ; ты — душой моею.
Въ пескахъ моею манной
Питаемый! воззри на ликъ свой вчужѣ:
Жену увидишь воплощенной въ мужѣ.“