О Сомовъ-чародѣй! Зачѣмъ съ такимъ злорадствомъ
Спѣшишь ты развѣнчать волшебную мечту
И насмѣхаешься надъ собственнымъ богатствомъ?

И, своенравную подъемля красоту
Изъ дѣдовскихъ могилъ, съ такимъ непостоянствомъ
Торопишься явить распадъ и наготу

Того, что̀ самъ одѣлъ изысканнымъ убранствомъ?
Изъ зависти ль къ тѣнямъ, что въ оные вѣка
Знавали счастіе подъ пудренымъ жеманствомъ?

И душу жадную твою томитъ тоска
По „островамъ Любви“, куда намъ нѣтъ возврата,
Съ тѣхъ поръ какъ старый міръ распроданъ съ молотка...

И Граціи больше нѣтъ, ни милаго разврата,
Ни встрѣчъ условленныхъ, ни приключеній тѣхъ,
Какими дѣтская ихъ жизнь была богата, —

Ни чопорныхъ садовъ, ни рѣзвости утѣхъ,
И мы, подъ бременемъ познанья и сомнѣнья,
Такъ стары смолоду, что жизнь — намъ трудъ и спѣхъ...

Когда же геній твой изъ этого плѣненья
На волю вырвется, въ луга и свѣжій лѣсъ, —
И тамъ мгновенный ты ловишь измѣненья

То бѣгло-облачныхъ, то радужныхъ небесъ,
Иль пышныхъ вечеровъ живописуешь тѣни, —
И тайно грусть твою питаетъ нѣкій бѣсъ

На легкихъ празднествахъ твоей роскошной лѣни,
И шепчетъ на-ухо тебѣ: „Вся жизнь — игра.
И все смѣняется въ извѣчной перемѣнѣ

Красивой суеты. Всему — своя пора.
Все — сонъ, и тѣнь отъ сна. И всѣ улыбки, рѣчи,
Узоры и цвѣта (— то нынче, что́ вчера) —

Чредой докучливой текутъ — и издалече
Манятъ обманчиво. Надъ всѣмъ — пустая твердь
Играетъ въ куклы жизнь, — игры дороже свѣчи, —

И улыбается подъ сотней масокъ — Смерть.