К ТВОРЧЕСКОЙ ИСТОРИИ «РАЗМЫШЛЕНИЙ О РОМАНЕ М. БУЛГАКОВА» И К ЗАМЫСЛУ РОМАНА «ДИОН»
(из писем Е. А. Миллиор к Д. Черашней. 1970—1977)

1.

11/1—70

<...>Пройдут годы, и Вы будете вспоминать этот период, как я вспоминаю пребывание в глубоком одиночестве под Баку в рабочем поселке. Только там еще было море, а от ветра иногда распахивалась дверь (как обычно на юге, она выходила на длинную галерею) и гасла свеча.

<...>Что Вы скажете о моем стишке? Некоторые считают мрачным, другие замечают свет. Вы, конечно, понимаете, что тут есть некоторая «дискуссия» с Пастернаком.

Мне самой судить трудно. Меня оно гипнотизирует ритмом. Когда оно написалось (у меня только так: само!), я испугалась. Вы смеетесь? А так. — Читали «Эрехтейон» — «Москва», 9—69? Много интересного. Но... и журналистической болтовни, хотя и с эрудицией. Немножко по-Беленковски, нарочитый вульгаризм, очевидно, для... черт знает для чего. Прием. Теперь (к концу письма) я выскажу мысль, которая опять вызовет Вашу улыбку. Я «нутром» ощущаю, что наше мировоззрение подошло к грани, за кот<орой> мистика (какого-то нового типа). У Агапова игра между рационализмом и мистикой. Лучше бы мистика, но тогда не напечатают<...>

129

СВЕЧА

... и то и дело
Свеча горела на столе
Свеча горела.

Б. Пастернак

I

И каждое свиданье
И праздник и прощанье
И свет свечи, горящей
Пред ледяным стеклом.

Ты слышишь, чуешь вьюгу?
О дай прижаться к другу,
От гибели грозящей
Спастись твоим теплом.

Мне свет свечи — спасенье
(Твое прикосновенье):
Нет страха, нет сомненья,
Когда с тобой, вдвоем.

Но темнота — безбрежна,
И гибель
неизбежна,
И воет, воет вьюга
За ледяным стеклом.

II

Так. Знаю я, поверь:
Во мглу откроешь дверь
И вынесешь свечу.
Я знаю — и молчу.

Ты скажешь:
«Свет для всех!
Вдвоем спасаться — грех!
И скоро рухнет дом,
А вьюга за стеклом».

Я выйду, закричу:
«Неси во мгле свечу!
Храни во мраке свет!
А я иду вослед.

130

Сквозь вьюгу, в темноту
Я за тобой иду,
Еще мерцает свет
И не утерян след».

Б. Агапов. Эрехтейон//Москва. 1969. № 9. С. 9—51.

по-Беленковски (так у автора) — под впечатлением от статьи Аркадия Белинкова «Поэт и толстяк» в ж. «Байкал» (1968. № 1).

2.

27—VII—72 Л<енингра>д

<...>то ли Вы ощущаете, что когда-то я пережила на Зыхе, неподалеку от Баку. Тогда это был небольшой поселок на высоком берегу моря, малонаселенный. Я жила осенью в деревян<ном> доме, кроме меня еще кто-то жил, но соседние комнаты были пусты; дверь выходила на (обычную на юге) галерею, опоясывающую фасад, прямо напротив моря, дверь не имела ключа, ветер распахивал ее. Неподалеку находился заводик, но ни одного жилого дома. Я занималась ист<орией> Рима, читала Моммзена, читала Мережковского о Толстом и Достоевск<ом>, представляла себе университетские коридоры и аудитории и знала, что скоро я покину Зых. Было необыкновенно хорошо, чуточку жутко (по ночам), какое-то очень молодое и полное ощущение жизни.

Мережковский и Моммзен давали более яркую реальность, чем повседневность, но все — на фоне уже осеннего сурового моря было чем-то фантастичным. Потом я уехала в Баку, вернее — вернулась домой, а в Баку — Вячеслав, университет<...>

Теодор Моммзен (1817—1903), немецкий историк, филолог, юрист. Речь идет об «Истории Рима» (первые три тома — 1854—1857, пятый том — 1885), выдержавшей на немецком языке много изданий и переведенной на все европейские языки (на рус. яз. впервые в 1858).

Дмитрий Сергеевич Мережковский (1866—1941), прозаик, поэт, драматург, критик. Имеется в виду его книга «Толстой и Достоевский» (Т. I, СПб., 1903 и др. изд.) Вячеслав — В. И. Иванов.

3.

3.X.72. Крым. Планерское

<...>«Мой» Коктебель не совсем «Ваш» голубой Крым. В другом ключе. Вина мало, но красота настоящая. Недавно я с одним художником ходила в горы — незабываемые виды! Люди вокруг интересные, своеобразные. Сейчас здесь Анастасия Ивановна Цветаева — не только «сестра Марины», а весьма талантливый и сложный человек. Грустно, что Мария Ст<епановна> слабеет и говорит: «Я уже ухожу». Без нее все изменится, главное же страшно за огромные культурные

131

ценности в Доме Поэта. Пока не отпущены средства, чтобы описать, инвентаризировать все и создать музей. Это очень тревожит. Все на грани. Могут расхитить. Завещано Союзу писателей, создана комиссия, но насколько ее роль окажется реальной?<...>

Мария Степановна Волошина (1887—1976), вдова поэта М. Волошина.

4.

15.III.73 (Ленинград)

<...;>Неделю провела в М<оскве> и было интересно. Свидание с Бахт<иным> состоялось. В целом одобрил, даже во многих моих решениях (напр., о Маргарите-ведьме), но есть и разногласия: Мастер (по его мнению) получил «покой», а не «свет», роман не завершен. — Еще было интересное: на магн<итной> ленте записала воспоминания о Баку 20-х гг.<...>

В М<оскве> некий Боря, актер, преобразился в Бегемота, так что аж жутко стало: дьяволенок! — Вася был. Я слушаю и заново удивляюсь. [Краткий «репортаж»]<...>

Михаил Михайлович Бахтин (1895—1975). Этим знакомством Е. А. М. гордилась, мнением Бахтина очень дорожила, с его замечаниями считалась, но небезоговорочно.

Вася — Василий Алексеевич Рудич, среди друзей Е. А. М. «последнего призыва» — ближайший; историк, ныне проф. Йельского ун-та (США).

5.

30.III.73 (Ленинград)

<...>Хочу написать Вам мой перевод (совершенно неожиданный для меня жанр!) одного стихотв<орения> Гете из цикла Миньон:

Кто хлеб слезами оросил,
Кто ночи, полные тревоги,
Без сна на ложе проводил, —
Лишь тот постигнет вас, о боги!
Ваш горький дар — его судьба:
Стезя вины и преступленья.
При жизни — мука и мольба,
При жизни — за вину отмщенье.

Ритм выдержан точно, первая строфа близка к подлиннику, а во второй я не сумела передать интонацию. Букв<ально> «Ибо каждая вина наказуется (отмщается на земле». Вот «ибо» у меня отсутствует, заменено параллельностью<...>

132

 одного стихотв. Гете — известен перевод этого стихотв. Ф. И. Тютчевым («Кто с хлебом слез своих не ел...»— 1830). См. также в наст. сб. примеч. к эпиграфу IV гл. «Размышлений...»

6.

22—VI—73 <.Ленинград>

<...>Прочитала («по диагонали») Камю «Миф о Сизифе». Ощущение ненужной абстракции, холодной кабинетности. Я очень ощутила пропасть между миром западных интеллектуалов и нашим. У них там Гуссерль, Ясперс и проч<ие> умники, а у нас Берлиоз и Майгель! Как можно после событий XX века рассуждать об абсурде и самоубийстве! Даже кощунство. Л. Я. Гинзбург где-то сказала, что «культ смерти» у символистов потерял свой смысл в блокадном Л<енингра>де: смерть стала повседневностью, без эстетики. Капитулировать перед «абсурдом» — дешевка. Не всегда, конечно, но Т. Манн в Ф<аусту>се — близок к капитуляции. А Б<улгако>в преодолел. Не в том дело, что он многого не мог знать, того, что делалось в мире: количество фактов не меняет сути. Он отправил в небытие Берлиоза, Майгеля и весь их мир. Пусть только в романе, только принципиально. У Б<улгако>ва есть душевный опыт и он сильнее абстрактных аргументов: «И доказательств не нужно». Помните? Жаль, что Камю по ту сторону...

Лидия Яковлевна Гинзбург (1902—1990), литературовед.

7.

1 марта 74 <Ленинград>

Вероятно, Вы уже знаете, что в «Нашем современнике», № 2—74 помещен рассказ Б<улгако>ва «Ханский огонь». На мой взгляд, автор публикации не совсем правильно трактует смысл. Мир прошлого, оставивший прекрасные вещи, создавший красоту, в то же время мир хищников и варваров.

Какая-то очень любопытная перекличка с мыслью Т. Манна в родстве эстетизма (эстетства) и варварства (более прямолинейно и на исторической основе). Но противостоит этому миру «голый» с застарелой сыпью, этакий вариант Берлиоза, с «запрограммированной» лексикой. А в том, что будет создана б<иблиоте>ка «для мужиков», нет ничего умилительного. Молодой Б<улгако>в совсем не кающийся дворянин Блок, оправдавший мужиков, сжегших его имение. Каков же смысл? На мой взгляд — негативный: трагизм истории. Прошлое мертво, процесс «необратим» (модное словечко) и это справедливо. Но то, что пришло на смену хищничеству, варварству, разврату — ничтожно, мелко, «голо». И старик Ион жалок, жалкий «обломок». Интересно бы сопоставить с рассказом «Собачье сердце». Сатира Б<улгако>ва, хотя генетически связана с Гог<олем> и С.-Щ<едриным>, иная: они (люди XIX в.) не знали этой горечи. Не философии «абсурда», а

133

горечи. «ТО» — ушло — это исторически правомерно, но не Берлиоз достойный наследник. Кто же? Б<улгако>в верил, видимо, в миссию интеллигенции, не Берл<иоза>», а Мастера. Оч<ень> интерес<ная> проблема.

8.

30—IV—74 <Ленинград>

Пишу под свежим впечатлением. Вчера опять (2-й раз) была в клубе на «Подследственном». Недостатки, увы, те же, но есть и хорошее новое: сперва, как раньше при концовке, участники проходят перед крестом, к которому лицом (спиной к залу) стоит Пилат, он поворачивается и снова сливается с крестом. После всех — со свечой идет Иешуа. А вчера уже при свете (раньше сцена затемнена) Иешуа выходит и становится со свечой перед эстрадой в совершенно иконописной позе, а на втором плане, на сцене пригвожденный (совестью!) Пилат. Победа побежденного. Может, я бы не поняла эту символику, мне указала моя пр<иятельни>ца. А я была под властью чисто художественного впечатления. Присутствовал Конст<антин> Симонов. Потом он прошел к актерам, режиссер пригласил и меня. К. С<имонов> сказал, что «взволнован», что надо показать в М<оскве> литераторам в будущем сезоне и что он, если может быть полезен (для поддержки постановки, она все время под ударом), то сделает, что может. Говорил о югосл<авском> фильме М. и М. и что Ерш<алаимскую> часть они там не поняли. — Мне досадно, что в постановке много «блох» — мелочей, вызванных невежеством. — Я сказала К<онстанти>ну С<имонову> о добрых словах о нем Елены Серг<еев>ны, он довольно равнодушно ответил, что «да, сделал, что мог». Впечатление произвел неприятное.<...>

Константин Симонов (1915—1979), писатель.

Елена Сергеевна Булгакова (1893—1970), вдова писателя М. Булгакова. Е. А. М. познакомилась с ней в конце 1960-х гг., беседы записывала (см. в наст. сб. в составе «Размышлений»). В открытке Е. А. М. к сост. от 28 мая 1970 г.: «...встретилась с Ел. С. Булгаковой и вручила ей 2 работы: старую (Фаустус и Мастер) и последнюю (Иван и Мастер), получила ее одобрение». Позднее Е. А. М. рассказывала ижевским друзьям, что Е. С. Булгакова включила ее статьи в Архив писателя.

9.

5.VII.74 <Ленинград>

Только что вернулась из Эрмитажа, с выставки Тутанхамона. Конечно, это событие. Пока нету каталога, он выполнен великолепно, я имею в виду цветные иллюстрации. Попасть — трудно, мне устроила моя прият<ельни>ца, сотрудница Эрмитажа. <...>Экспонаты из Кипра! Такое м<ожет> б<ыть> раз в жизни.

<...>Самочувствие неважное <...> И почти всегда недовольство

134

собой: не то сказала, не так держалась и т. п. Надоело, я себе надоела.

Хочу совсем другой жизни — невозможной. Для меня, для нас. Моя мама в такой ситуации вспоминала, как ее дразнил в детстве младший брат: — Хоти, Маничка, хоти!

Но жаловаться мне грех.

Когда смотришь на египетск<ие> не только вещи, но лица, эту тончайшую одухотворенность, то вспоминаешь мудрые слова Маркса: «Если они признавали рабство одних, то для полного человеческого развития других»! <...>

с выставки Тутанхамона — егип. фараон ок. 1400—1392 до н. э. из XVIII династии. Гробница была раскопана в 1922 г. Выставка «Сокровища гробницы Тутанхамона» из Египта экспонировалась в музеях нашей страны (Москва, Ленинград, Киев) в 1974 г.

моя приятельница, сотрудница Эрмитажа — среди искусствоведов, научных сотрудников Эрмитажа, Е. А. М. наиболее часто упоминала М. Я. Варшавскую (участницу бакинской «Чаши») и Ц. Г. Нессельштраус.

10.

31.VII.74. <Ленинград>

Только что я слушала по радио «рассказы для маленьких» про лес, про ежика, про кувшинки на озере и вспоминала свое. Не будь Ижевска (и довоенного), я бы понятия не имела о простых чудесах. В довоен<ном> И<жевске> помню: каталась на лодке (с кем — забыла), повезли меня в залив (или «затон» — а что значить «затон»?) и мы рвали кувшинки. Но никогда не видела, как они рано утром раскрываются, впервые сегодня услышала. Во время войны я жила с мамой сперва в Сарапуле, меня послали вербовать учеников в педучилище. Сколько новых впечатлений! Ходила пешком (р<айо>н пониже С<арапу>ла, забыла название) в деревни и вглубь р-на и по Каме, в лесу как-то гуляла с девушкой из деревни и она указала на ежа. Единств<енный> раз в жизни я видела в лесу ежа! А птичьих гнезд так и не видела.

Потом работала на картоф<ельном> поле — училища и на собствен<ном> участке, сажала овощи. С лекциями обходила зна-чит<ельную> часть Удм<уртии>. По ту сторону Камы была на пасеке. И пасечник угостил меня медом и холодной водой. Пустяки, а для меня — события, и они не повторялись. Конечно, было и другое — на теплоходе до Ростова, др<угой> раз в Л<енингра>д и обратно. Особенно чем-то отличалась поездка из Перми до Соликамска и обратно, всего три дня. Настоящая предуральская Россия — не для интуристов, всамделишная. Ужасно хочется увидеть Кижи, а уж о Соловках не мечтаю. А другая мечта — Эривань. Сил же меньше. И не просто «возраст»: и всяческое нервное напряжение, и работа над М. и М., а теперь Дион и, конечно, всяческие личные трудности и сложности. В Кокт<ебель> и вообще в Крым не поеду, кончилась Коктебельская поэма! В<иктор> А<ндроникович> не получил путевки в Дом тв<орчества>, а ведь он Genius Loci. И не только в нем дело.

135

Мария Ст<епановна> в тяжелом душевном и, должно быть, физическом состоянии, праздника нет. А Вам советую съездить туда, т. к. скоро м<ожет> б<ыть> кончится и то, что еще есть<...>

В. А. — Виктор Андроникович Мануйлов.

Genius Loci (лат.) — добрый гений (данного места).

Мария Ст. — М. С. Волошина, вдова М. А. Волошина, хранительница Дома Поэта.

11.

7—VIII—74 <.Ленинград>

<...>Дион требует еще большой предварительной работы<...> Я пытаюсь дать ощущение эпохи через греч<ескую> лит<ературу>, особенно — трагедию. «Геракл», «Троянки» Эврипида не декорация, а где-то на отдаленном фоне некие лейтмотивы —

Город великий был и как не был,
Сгинула Троя!

(Хор из «Тр<оянок>»)

Дион и Эпаминонд читают вместе «Троянок», Эп<аминонд> связывает эту трагедию (415 г.) с порабощением городов на о. Мелосе, с разрушением фиванцами (незадолго до этого совместного чтения) беотийского города Орхомена, а последний аккорд — разрушение Александром Фив (античная Хиросима, хотя у римлян снова Хиросимы — разрушение Карфагена) и повторение

Город великий...

Жаль, нельзя дать на греческом. Диалектика истории — по сути трагедия, в точном литературно-жанровом смысле (не — «ах, как грустно!»). Человек, даже мудрый, не понимает ее движения и нравственного смысла, ее «композиции», поэтому ощущение абсурда. Геракл спасает своих сыновей, убивает тирана —

Пируйте, священные Фивы,
Больше нет над вами тирана —

и в припадке безумия убивает жену и детей. Зелинский пытался психологически объяснить. Эх, человек XIX века! Люди, ощущавшие в V в. — следующий и мы, люди XX в., понимаем, что смысл как раз в абсурде, в отсутствии рациональной мотивировки. Тема «безумия» и у публициста IV в. Исократа. Но абсурд — кажущийся. Только не по Шардену, рациональный иррационализм. Человеку открыты слишком короткие отрезки истории. А Воланд знает — «Все будет правильно...» Нам с вами от этого не легче, мы живем не в Воландовских, не в космических масштабах, детали для нас принимают огромные масштабы, а каждый из нас («Я») центр мирозданья. Но это уж метафизика. В Д<ио>не нет метафизики, но я бы хотела создать ощущение истории. Личность — ее нравственное начало<...>

136

Дион — речь идет о романе «Дион», который писала Елена Александровна (остался незавершенным). Дион и Эпаминонд — герои романа.

Зелинский — Ф. Ф. Зелинский. См. в наст. сб.: Комментарии А. Кобринского, № 2.

не по Шардену — Пьер Тейяр де Шарден (1881—1955), франц. биолог, философ. Речь идет о его книге «Феномен человека» (1946—1948).

12.

12—VI—15 <.Ленинград>

<...> Читала некоторые главы книги (докторской дис.) моей пр<иятельни>цы Анны Владимир<овны> Тамарченко об Ольге Форш<...> О. Ф. мне несимпатична, хотя я не имею права на суждение, т. к. мало ее знаю. Читала еще до войны и, наверное, тогда рассердилась за отрицат<ельное> отношение к В<ячеславу> И<ванову>. Содержание забыла, а эмоция осталась. 20-е гг., начало 30-х интересное время в области литер<атуры> и жизни, но если даже я при своей наивности и оторванности от общественной жизни кое-что соображала и переоценивала, то ей при ее уме и культуре следовало мыслить самостоятельней.

— Сейчас я думаю о том, что такое «личность». В античности — личность гражданина. Затем идея свободы от граж<анского> коллектива, гос<ударст>ва — киники. «Свобода» — всегда от чего-нибудь и для чего-то. Для у киников малосодержательно. Для начинается с христианства. «Личность» в европ<ейской> культуре — всегда в христианском понимании, независимо от веры или религиозного свободомыслия. «Личность» — европейско-христианское явление. М<огли> б<ыть> зачатки, подготовка в древнем государстве, в философии, но не в азиатской культуре, не в Египте. Современное понимание в нашей социалистич<еской> культуре — та же европ<ейско>-хр<истианская> и европ<ейская> — гуманистическая традиция. Что касается «запрограммированности сознания», то этот замысел отчетлив у Платона («Законы», «Гос<ударство>»). Опять-таки европейская и затем христианская традиция (церковность, инквизиция, Достоевский — Легенда...). Упрощенно и прямолинейно в исламе. Но поскольку (если я не ошибаюсь) в исламе не стоит вопрос о личности (вина, ответственность, свобода выбора, расплата... Образ Иуды, образ Петра [отречение], Гефсимания...), то и «запрограммиров<анность>» сведена к непременному исполнению обрядов. Инквизиции ислам не знал, «Фауст» — чисто европейское мышление. Вот что предшествует «М<астеру> и М<аргарите>». Моя формула о сатире в М. и М. — «против бездуховности, запрограммированного сознания, убивающего в человеке личность». Сгусток европ<ейской> проблематики в остро современном выражении. Вот почему сближение с «Фаустом» для противостояния. XIX в. таких проблем не ставил, не осознавал. Ваш А. К. Толстой — «дом отдыха »по сравнению с XX в. Но Достоевский уже начинал понимать, догадывались символисты. Конечно, не вне этих проблем Пушкин. В фильме «Зеркало» мальчик читает письмо Пушкина к Чаадаеву. У Гордина («Звезда» №6—74) я прочитала (впервые) о двойственном отношении Пушкина к Петру: оказался не идеалом «просвещен<ного> монарха». Особый путь России. И сейчас, хотя мало кто видит. Как будто «вдруг» — такой глубины

137

искусство!— Вот я пишу Вам, а говорить могу разве что с юношами — Димой, Игорем. Нет Васи. Да и неловко как-то: я же знаю, что мое теоретизирование — дилетантство. Кто я? Мыслящий интеллигент за письмен<ным> столом в одиночестве. Типично русская фигура, к тому же я малообразована. (Это — не кокетство, к сожалению, упущенного не исправить). Но что-то я улавливаю и хотя бы формулирую проблемы на соврем<енный> лад. А уж Вы берите, что стоит брать, и развивайте. М<ожет> б<ыть>, в будущем мои домыслы пригодятся. Хоть что-то останется. — Привет всем близким. Можете показать Б<орису> О<сиповичу>. Нелли.

Анна Владимировна Тамарченко, литературовед, автор книги «Ольга Форш. Жизнь, личность, творчество» (М.; Л., 1966); из близких друзей Е. А. М., была рядом с ней до последних часов жизни.

Ольга Дмитриевна Форш (1873—1961), писательница-романист.

Ваш А. К. Толстой — имеются в виду статьи о лирике Алексея Константиновича Толстого.

В фильме «Зеркало» — реж. Андрей Тарковский.

письмо Пушкина Чаадаеву — письмо от 19 октября 1836 г. в связи с публикацией в «Телескопе» 1-го «Философического письма» П. Я. Чаадаева (отослано не было, ввиду репрессий, постигших Чаадаева).

Я. Гордин. Годы борьбы, Документальная повесть//Звезда. 1974. , № 6. С. 20—85.

Димой — Дмитрий Вадимович Панченко, историк.

нет Васи — В. А. Рудич вынужден был эмигрировать.

Б. О. — Борис Осипович Корман (1922—1983), литературовед, завкафедрой Удмуртского ун-та. Знакомство с Е. А. М. относится к 1974 году.

13.

6.VII.75 <Ленинград>

<...>Моя мысль об «апостольской» миссии Мастера мне продолжает казаться правильной. Но в таком случае она открывает и самооценку Б<улгако>ва: ведь такова и его собственная миссия: не «роман» в обычном смысле: этическое осмысление эпохи. Не проповедь определенной религии, а утверждение абсолютности нравственных ценностей — [важно не содержание ценностей — оно традиционно и обобщено], а то, что нарушение неизбежно, вне карающей руки, ведет к расплате. Реальной? Да, я думаю, не только принципиальной, но исторически реальной. Но акцент не в расплате, а в утверждении безусловности тех ценностей, которые символически заключены в самой идее Пасхи и во всех мистериях (и античных), но в дохристиан<ский> период победа жизни над смертью понималась биологически и буквально, в христ<ианский> период она (идея, мистерия) получает этический смысл, сохраняя и реально-биолог<ический>, буквальный; у Б<улгако>ва апофеоз — чисто этический. Добро, победа жизни — как начала Добра. Т. е. — это уже философия истории. И, по-моему, и глубже и поэтичнее, чем квази-научные рассуждения Шардена или мечта Федорова о воскрешении предков. И очень публицистич<ески> остро: за ... против ... Значит, традиционно? В конечном счете — да. И хорошо. <...>

138

квази-научные рассуждения Шардена — см. примеч. к п. 11.

мечта Федорова — Николай Федорович Федоров (1828—1903), философ. Речь идет о его «Философии общего дела» (см., напр..; Н. Ф. Федоров. Сочинения. М.: Мысль, 1982).

14.

10.VII.75 Ленинград

<...>Некоторые читатели связывают образ Мастера с Фаустом («русский Фауст»), Я понимала: неверно! Но почему? И, кажется, поняла. У О. Форш понравилось такое определение Фауста: от мысли — к свершению, от свершения — к служению. Ф<ауст> — искатель истины, весь в движении. Мастер начинает с «служения». Он постиг истину, путь его к ней не дан, он обрел ее и его миссия — открыть ее людям, т. е. она равноценна апостольскому служению. В этом — путь, объяснение многого в движении сюжета. М<астер> не отрекся, как Петр, не предал, но отказался от своей миссии (апостольского служения). Преследование Мастера — равноценно (но не тождественно) гонениям, на которые обрекли себя апостолы. Потому его отказ от «романа» — вина (он «не заслужил света»). И его столкновение с критиками — не только публицистическая тема о плохом редакторе и т. п. (хотя она не снимается), а выражение основной, стержневой темы — бытие — небытие, истина в мире узаконенных фикций.

Но проиграет, кто играет
С грехом в дому стыда.

(О. Уайльд)

Когда-н<ибудь>, может быть, Вы прочитаете внимательно, подряд мои дневники 20-х—30-х годов. Я — весьма ограниченный в своем опыте человек (не чета О. Форш!), ощущала отчетливо искусственность, неподлинность, фиктивность многого, что выдавало себя за подлинные ценности. Цитата — не прямо из поэмы, а именно из дневника.

О. Ф<орш> относилась с благоговением интелл<игента>, отрекшегося от своей «касты», к завихрениям 20-х гг., спорила всерьез, хотела совместить — прошлое (культуру) и то, что она считала будущим, нового человека. Я говорю о «Сумасшедшем корабле». Булг<аков>, вероятно, моложе нее и видел зорче. Но Блок — старший — в послед<нем> стихотворении понял трагичность своего собственного пути и обратился к Пушкину. — Еще я думала: почему действие М. и М. в Москве? Отчасти — потому что ему ближе М<осква>, почти родной город, любимый. Но это не ответ. У литературы свои законы, не сводимые к биографии. Дело в том, что тема Петербурга исчерпана (это я поняла через О. Ф<орш>) и она — законченная трагедия, в особом стилистическом «ключе». Но тема М. и М. совершенно другая! Вне П<ушкина>, Г<оголя>, Д<остоевского>, Белого, Блока в их толковании Петербурга. «Мираж» Москвы не «мираж на болоте». Не униженный чиновник, а скорее торжествующий — не чиновник, а Берлиоз. Ну, хватит. Тут ведь тема целой статьи.

139

Но проиграет, кто играет... — «...But he does not win who plays with Sin In the secret House of Shame» (The ballad of Reading gaol) O. Wilde. Selections. In 2 v. M., 1979. V. 2. P. 133.

Я говорю о «Сумасшедшем корабле» — Роман О. Форш (1930).

Блок... в послед, стихотворении — «Пушкинскому Дому» (11 февраля 1921). — Указ. соч. А. Блока. Т. 3. С. 376—377.

15.

18.VII—75 <Ленинград>

<...> У меня есть мысль, которую я хотела бы присоединить к статьям в качестве приложения, но пока записываю только в письмах<...> Как не хватает Ефима! Ход мысли такой. Иногда задают вопрос: не является ли Мастер русским Фаустом? Кажется, в какой-то англ<ийской> статье даже прочитала: Мастер — русский Фауст. Между тем между М<астером> и Ф<аустом>, между идеей Фауста и Мастера — глубокое различие<...> Фауст тот, кто ищет истину — в познании и в действии, т. е. в этике. Тема пути познания, пути к постижению истины в романе исключена. Мастер тот, кто уже обрел истину (он пишет о том, что происходило именно так), его «миссия» (долг, устремленность, желание) — поведать людям о «мировой катастрофе», о Пилате и Иешуа. Его роман — это его дело и оно по смыслу (о чем, где, для кого) равнозначно, равноценно деятельности апостольской. Подчеркиваю: булгаковский герой не апостол, но и не писатель. Примем: апостольская миссия. Выполнил ли он ее? М<астер> не отрекся, как Петр, не предал, но оказался, дал себя «сломать» («меня сломали»). В этом его вина, поэтому он не «заслужил света». Если б писатель отказался от творчества, то вряд ли это обстоятельство заслужило вмешательство самого Иешуа. В данном мною прежде объяснении явное несоответствие вины и расплаты. При теперешнем же понимании все становится на свои места и тема преследования романа и его автора, сохраняя публицистическое звучание, приобретает и смысл неизбежного гонения (Еванг<елия>). Такое объяснение, толкование еще в большей мере заостряет и публицистический, и философский смысл романа, столь же современный для нас, как «Фауст» для современников Goethe.

Надо добавить: не следует ничего понимать у Б<улгако>ва «в лоб», смысл не в проповеди учения об Иешуа и страстях. Через образы Иешуа и Пилата тема утверждения духовной свободы и духовных, нравственных ценностей (в принципе: реальности, абсолютности нравственного космоса), а не догматов. Тема гуманизма, вероятно, не в возрожденческом толковании и не XIX века. Потому-то «роман века» (не Манна «Фаустус»). — Пишу и сомневаюсь, не дублирую ли? М<ожет> б<ыть>, уже написала? Но не беда: мне важно «обкатать», а Вы еще раз обдумаете. Что скажет Б<орис> Ос<ипович>? <...>

Как не хватает Ефима! — Ефим Григорьевич Эткинд; после эмиграции проф. Сорбонны.

Б. Ос. — Б. О. Корман. См. примеч. к п. 12.

140

16.

13. V.76 Ленинград

<...>я зашла (по обыкновению) в книж<ный> магазин «Гренада» (напротив), там я подружилась с молодой женщиной, продавцом, умной, интеллигентной. Почва — «М. и М.». Она показала мне пачку фотографий (не открыток). Оказалось — фото иллюстраций к М. и М. неизвестного художника. Интересно чрезвычайно! Но поразила меня одна: черные кони, всадники, в высоте — полная, очень круглая луна, а на ней изображение — распятого! Все! То, что я доказывала, о чем спорила с Бахтиным — на одном рисунке: луна, распятый=Пасха!! Какой-то, живущий неведомо где художник подтвердил. Два человека — уже доказательство правильности прочтения. Значит, Ел<ена> Серг<еевна> Булг<акова> вполне серьезно (а не из вежливости) подтвердила (у меня записано): Пасхальная мистерия (не в ритуальном, конечно, смысле).

Сегодня перемолвилась с проф. Бялым: одобряет (ни одного возражения!) мои «Размышления». Но интересно другое: оказывается Пропп отвергал роман из любви к Гете, т. к. у Булгакова отталкивание и противопоставление — Воланд — Мефисто (т. е. не М<ефисто>). Бялый счел мое сближение — противопоставление чуть ли не самой интересной мыслью моей работы. Сказал, какой успех имела бы она, если б опубликовать.<...>

с проф. Бялым — Григорий Абрамович Бялый, литературовед, проф. ЛГУ.

Пропп — Владимир Яковлевич Пропп, филолог, проф. ЛГУ.

17.

20.I.77 Л<енингра>д

Совершилось большое событие литературной жизни, 19-го янв<аря> в Доме писателя (секция переводчиков) состоялся вечер памяти В<ячеслава> И<ванова> — 110 лет со дня рождения, первое признание его значения со времени его отъезда в Италию в 24 г.<...>

В вступит<ельном> слове была дана общая характеристика значения В. И. в истории русск<ой> культуры XX в. Затем выступил Виктор Андроникович, очень обстоятельно и ярко. Важно, что он документально и личным свидетельством доказал, что В. И. не был эмигрантом, не только уехал, но и задержался в Ит<алии> с разрешения и долго (до 30-х гг.) сохранял сов<етское> подданство. Ни на какой контакт с ит<альянскими> фашистами не пошел. В. А. рассказал о его необыкновен<ной> личности, способности читать мысли, огромном влиянии как учителя в широком смысле, о его пребывании в М<оскве>, встречах с Луначарским, Маяковск<им>, Брюсовым и др. После В. А. слово получила я. Говорила в другом жанре, больше личного, о его работе со студентами, как он принимал экзамены, как требовал непрерывного духовного напряжения, не терпел пустых дней. После перерыва выступил Альтман. — Разговоры с В. И. на

141

литер<атурные> темы. Был еще доклад о переводах В<ячеславом> И<вановым> Новалиса, чтение стихов. Народу собралось много, прошло оч<ень> хорошо. Совпало с выходом его стихов в Малой серии. Словом — праздник, торжество.<...>Нелли.

В. И. — Виктор Андроникович Мануйлов.

Альтман — Моисей Семенович Альтман. См. в наст. сб.: Комментарии А. Кобринского, № 13.

с выходом его стихов — Вяч. Иванов. Стихотворения и поэмы. Л. 1976. Вступит. ст. С. С. Аверинцева. Сост., подгот. текста и примеч. Р. Е. Помирчего.

18.

27.I.77 <Ленинград>

<...>я читаю очень интересную и, как мне кажется, не банально сделанную книгу «Чернышевский-романист» (Г. Е. Тамарченко) Л., Худ. лит., 76. Особенно меня заинтересовали главы «Черн<ышевский> и Некр<асов>», <<«Что делать» и Достоевск<ий> 60-х гг.>>, <<«Что делать?» и путь Л. Толстого к роману>>. Другие главы еще не читала. Прежде всего о личности Ч<ернышевско>го. Да, он сложнее, тоньше, эмоциональнее, чем я полагала. Очень чистый. И я вот думаю: он великолепен в роли жертвы —

Его послал Бог Гнева и Печали
Царям земли напомнить о Христе.

Но представляю себе человека такого типа не в роли жертвы. Именно его чистота, принципиальность и последовательность сделали бы его страшным. Без колебания он послал бы на крест не согласного с его принципами. Словом, ему же подходит роль Каифы. Я хочу доделать главу «Свет и покой», чтобы громче прозвучало забытое слово — «Милосердие». Оно, вероятно, не встречается в лексиконе Черн<ышевско>го, оно ему чуждо. Сегодня, в нынешней 4-ой чертверти XX века его (т. е. его содержание) следовало бы возвратить к жизни. Гнева и Печали хватает. Не знаю, не уверена, что правильно и точно поняла сущность «покоя» у Б<улгаков>а: «счет закрыт», т. е. примирение с собой и прощение вины как дар Иешуа и Маргариты. Ключ — в сцене апофеоза в Фаусте<...>

«Его послал Бог Гнева и Печали // Царям земли напомнить о Христе» — заключит, строки стихотв. Н. А. Некрасова «Пророк» (1860—1861). Неточность: у поэта — «Рабам земли напомнить о Христе» (см.: Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч., в 15 т. Л., 1982. Т. 3. С. 154).