Лидия Вячеславовна Иванова скончалась 6 июля 1985 года в римской квартире на Авентине, где, 36 лет раньше, умер Вячеслав Иванов. Она была дочерью поэта и Лидии Димитриевны Зиновьевой-Аннибал.
Родилась Лидия Вячеславовна в Париже, 28 апреля 1896 года. Первые годы провела в женевском доме Ивановых, где жили также дети от первого брака Лидии Димитриевны, Сережа, Костя и Вера Шварсалоны и старый друг семьи Мария Михайловна Замятнина.
«Наша маленькая вилла в Женеве, Villa Java, — пишет в своих «Воспоминаниях» Лидия Вячеславовна, — была милая, в два этажа, а сверху еще третий, где были чердак и мансарды. Вокруг — очень большой сад. Я представляла себе рай по образу нашего сада весной, когда цвели все фруктовые деревья: яблони, черешни и другие. Красота этого сада захватывала мое дыхание. Посередине сада, сбоку, находился маленький сарайчик. Половина его была занята садовыми орудиями — лопатами, граблями, лестницей и т.д., а половина представляла собой крошечную комнату, которую мама приспособила себе под студию. Я помню смутно (меня в нее обыкновенно не пускали) чем-то пестрым и красивым украшенные стены, на полу, может быть, ковер или цыновка и, кажется, шез-лонг, на котором, полулежа, писала мама. Вячеслав работал дома, в своей мансарде. Из сада в окне виднелась его голова».
С раннего детства и в течение всей жизни Лидия глубоко связана с музыкой. Четырех лет она сочиняла музыкальные «сигналы» и гимны для созданной ее воображением страны «Пипаста», утопии социалистического города, которой восхищалась ее мать. Правда, во время обязательных уроков за «скромным, но золотистым и милым пианино фабрики Эрар» она скучала; да и ритмическая гимнастика под руководством знаменитого женевского педагога Далькроза мало ее трогала.
Но внутреннее стремление что-то музыкально выразить, что-то сочинить ее не покидало.
Лидии одиннадцать лет, когда дети отправляются в Петербург. «Душа моя переливалась счастьем и патриотизмом. Я в первый раз в жизни въезжала в Россию. Все встречные и извозчик говорили по-русски. Дождь и слякоть? Неважно — я на родине».
В Петербурге к урокам рояля прибавляется — не надолго — изучение скрипки. «Лидия маленькая» (дома Лидия называлась так в отличие от Лидии Димитриевны) разбудила меня, по моей просьбе, скрипкой», — записывает Вячеслав Иванов в дневнике от 23 августа 1909 года.
В душе Лидии все больше и больше теснятся мелодии. Ей весело сочинять. В 1912 году, в Эвиане, где В.И. поселился с Верой, ожидающей ребенка, и с Лидией, дружба между отцом и дочерью по-новому укрепляется. Исчезают застенчивость и трепет перед «Вячеславом», не нужно больше в важные моменты жизни заранее просить «аудиенции». Вячеслав «сделался совсем другой: простой, полный юмора, лирический, беспомощный. Я долго не могла опомниться от удивления, что вот сижу за столом с совсем простым, как другие, человеком, другом, товарищем, с которым можно говорить и об умном и о всяком вздоре, который всем интересуется, и во всех подробностях, с которым можно даже играть. Я стала писать музыку на его стихи, и одну балладу мы сочинили совместно. Я написала мелодию для первой строфы песни, спела ему, заказала стихи в форме баллады, в которых говорилось бы о лесе, волках и луне. Он обрадовался (он всегда любил, когда ему заказывали стихи) и написал 'Уход царя'».
Первая строфа соответствовала моей мелодии. Я старалась сочинить музыку на остальные строфы, решив дать всей балладе форму канона, но замысел превышал мои технические и композиторские возможности того времени. Баллада осталась неоконченной. В то же лето я написала песнь на слова Вячеслава «Амалфея». Мы шуточно основали совместное творческое
содружество с девизом «Лапа об лапу». На нашем гербе изображался куб, называемый основой, на нем стояла лира, а по бокам лиры два кота себе подавали лапу. Кот был тотемом нашей семьи».
Несмотря на техническую неумелость в композиции баллады, многие из в те ранние годы написанных мелодий проявляют уже зрелый оригинальный талант. «Амалфея» до сих пор часто исполняется в концертах.
Серьезные пианистические занятия начинаются позже, в Москве, в 1912 году. Лидия поступает в консерваторию и с увлечением учится у знаменитого пианиста и педагога Александра Борисовича Гольденвейзера. Дома она музицирует с Вячеславом, играет ему обоими всю жизнь глубоко любимого Бетховена. Тогда же начинается близкая дружба В. И. с Александром Скрябиным. «...Один раз вечером он к нам пришел, сел за наш старый рояль и долго нам играл отрывки из своей поэмы «Прометей», повторял их, объяснял. Мы были только втроем: Скрябин, Вячеслав и я. Когда Скрябин ушел, Вячеслав обратился ко мне и говорит: — «Ну, что же?». Я сознаюсь: — «Хорошо». — «Правда ли?» Мы были оба смущены, а у Вячеслава было выражение, как если бы ему дали отведать от запрещенного плода познания добра и зла».
Консерваторию окончила Лидия уже в революционные годы. Тогда же, в 1918 году, она сдружилась с Надеждой Яковлевной Брюсовой, сестрой поэта, и принялась вместе с ней подготовлять народное музыкальное воспитание «на всемирный масштаб».
«... Рассказывая со страстью о своей работе в школьном отделе, Надежда Яковлевна переманила меня к себе. У нее было весело. Наша небольшая группа сотрудников состояла из нескольких очень мало грамотных (музыкально) учениц и ярых поклонниц Надежды Яковлевны. Их объединение походило на фанатическую секту. К ним присоединилась я (о, страх! о, ужас! консерваторка, то, что они презирали и чего боялись больше всего). К тому же я привлекла еще двух своих подруг тоже из консерватории. Мы все одинаково интересовались нашей работой и жили в полной дружбе — a happy family. Наше творчество, как тогда говорилось, рассчитано не на всероссийский, а на всемирный масштаб. Нужно было добиться чтобы все дети с колыбели распевали правильные старинные русские песни; чтобы в школах они их изучали, любили; а после школы, уже будучи взрослыми, соединялись бы вечером, пели их хором и вели о них
дискуссии. К народным песням мы присоединяли еще и оперную музыку, преимущественно русских авторов. Сверх того, мы приготовляли еще инструкторов, умеющих этим управлять, а также знакомить людей с инструментальной классической музыкой посредством курсов так называемого «слушания музыки». У нас было 3-4 инструктора. Меня как-то послали в Пресненский район читать лекцию. Слушали меня голодные, пожилые, опытные, ничем не интересующиеся школьные учителя музыки. Мне было неловко их поучать, но меня утешало, что я излагаю не свои идеи, а идеи Брюсовой; причем идеи Брюсовой были наполовину ее, а наполовину идеи Яворского, с которым у нее была всю жизнь романтическая дружба».
В Баку, от 1920 до 1924 года, Лидия занимается с молодым композитором, учеником Танеева, Михаилом Поповым. «Попов не был опытным педантическим педагогом. Он увлекся работой с начинающей композиторшей, но при этом забывал посвятить ее в самые элементарные схоластические правила. Учебников тогда в Баку не было. В результате мне учиться было вольно и радостно, композиторская техника начала немного оперяться, но на экзамене фуги я провалилась. В области музыки провал на экзамене был для меня абсолютно новым и тягостным переживанием. Когда я пришла домой, Вячеслав не только не стал меня утешать, но своими настойчивыми упреками привел меня в полную и отчаянную злобу. «Если тебя провалили, значит ты была неподготовлена, значит ты недостаточно изучила все ваши правила». Вячеслав был исключительно музыкален, но абсолютно несведущ в области музыкальной техники.
Оставшись одна в комнате, я в ярости начала кидать стулья об стену. Потом мне их стало жалко, я успокоилась, но в душе осталась горечь. Много позже, когда в Риме пришлось заняться схоластической фугой, я поняла всю степень моей бакинской безграмотности, мне стало ясно, что провалить меня было необходимо и что тут были не при чем интриги врагов Попова. Однако, если Мишпо (как мы его дружески звали) и плохо объяснил мне правила фуги, он, с другой стороны, способствовал развитию моей свободной композиции. Я написала в Баку ряд фортепианных вещей. Исполняла сама, на рояле, на консерваторских вечерах свою «Фантазию и фугу» (не схоластическую) и свою «Сонату». Писала целый ряд романсов, которые молодые певцы из наших студенческих друзей охотно разучивали. Кто знает, было ли бы это так, если милый Мишпо был ученым
педантом, а не талантливым артистом».
Осенью 1924 года семья Ивановых поселяется в Риме; В.И. и Лидия сразу же встречаются с Отторино Респиги, имя которого гремело в музыкальном мире. Отношения становятся дружескими. Лидия поступает в консерваторию Санта Чечилия, приобретает там необходимую «схоластическую технику», кончает блестяще курс композиции. Продолжает занятия с Респиги на семинаре для молодых композиторов. В то же время она начинает заниматься любимым своим инструментом, органом. Получив диплом органиста той же консерватории, она едет в Сиену, где работает с Фердинандо Джермани в знаменитой Accademia Chigi (Позже, став профессором в Санта Чечилия, она была заместительницей Джермани во время его гастролей в Америке).
Годы учения и дружбы с Респиги существенны для композиторской деятельности молодой музыкантши. Призвание Лидии было в первую очередь симфоническим. Не чувствуется влияния Респиги на структуру и дух композиций его ученицы (да он и всячески избегал этого, как подчеркивает Лидия в своих «Воспоминаниях» о нем), но интуитивно безошибочное, внимательное и осторожное руководство Респиги дало Лидии полное владение современной оркестровой техникой. Что было сразу признано критиками, слушавшими ее первое (после студенческих композиций) симфоническое произведение «Rorate coeli desuper...», вариации для большого оркестра (Изд-во Рикорди).
Следуют другие произведения для большого оркестра, концерт для рояля и оркестра, кантата для меццо-сопрано, оркестра и хора на молитву Св. Бернарда в «Божественной Комедии», две симфонии, Sinfonia breve и Sinfonia a ballo. Параллельно работам симфоническим рождаются композиции для камерного оркестра, для группы инструментов, для хора, этюды для рояля и органа, и большое количество романсов. «В мире современной музыки, — сказал про Лидию ее товарищ по «Римской школе» Гоффредо Петрасси, она являет свой особенный облик, ее личность занимает точно очерченное своеобразное место».
Театр всегда привлекал Лидию. В 1962 году она пишет, для оперного сезона в Бергамо, либретто и музыку комической оперы «La suocera rapita» — «Похищение тещи». Последние годы жизни Лидия посвятила произведению, которое считала самым духовно и музыкально существенным: опере на драму «Поклонение Кресту» Кальдерона. Выбирая тему эту после долгого и
мучительного художественного кризиса, через который прошли многие композиторы в нашу эпоху эстетических и технических переворотов, Лидия возвращалась к первым впечатлениям. В 1910 году на «Башне» Мейерхольд ставил «Поклонение Кресту» в маленькой комнате, где теснились зрители и актеры. Вера играла роль «Святого разбойника» Эузебио, «маленькая Лидия» — комическую роль Менги. Об этом вспоминает В.И. в посвященном Лидии стихотворении (III, 54). В опере Лидии мистическое искупляющее и внезапно спасающее действие Креста проходит, как лейт-мотив, через бурные взлеты человеческой страсти.
Для Лидии творить музыку было актом глубоко религиозным, выражением тех переживаний души, которые слова не могут передать. Музыка давала немой узнице-душе свой тайный голос. В композициях Лидии живет некий трагический трепет, порыв стесненного сердца и конечный благодатный аккорд. Тут же плененная душа веселится и радуется освобождению, и рождается танец. Почти что каждое симфоническое произведение Лидии могло бы стать балетом. Веселье иногда переходит в смех и юмор — редкий дар музыканта.
«Пробуждаясь от послеобеденной сьесты, — пишет В.И. в дневнике от 5 декабря 1924 года, — прислушиваюсь к музыкальному «бормотанью» Лидии и начинаю от души смеяться. Открываю к ней дверь, поздравляю с превосходной страницей музыкального юмора: она рада его сообщительности и тоже смеется» (III, 853).
После окончания консерватории Лидия получила кафедру гармонии и «общей музыкальной культуры», сначала в консерватории города Кальяри, а потом в римской консерватории Санта Чечилия. Она была органисткой и вела хор в американской церкви Saint Paul within the walls. Ее произведения исполнялись в Италии и во многих других странах. В последние годы жизни она, по просьбе проф. Роберта Джексона, написала свои «Воспоминания». То, что должно было быть кратким «сообщением» для симпозиума в Йейле в 1981 году, развилось в красочную, хотя и сжато и намеренно лаконично сдержанно написанную фреску жизни с раннего детства Лидии до смерти В.И. в 1949 году. В «Воспоминаниях» ярко описана рано умершая, страстно любимая мать, Лидия Димитриевна Зиновьева-Аннибал, и, через годы жизни в Женеве, на «башне», в Эвиане, в Риме, в Москве, в Баку, снова в Риме, выявляется личность отца и — хоть она скупо о себе рассказывает — самой Лидии.
Лидия В. Иванова. Портрет работы Сергея Иванова, 1938 г.
Таковы внешние данные этой жизни, намеренно ограничивающиеся перечнем главных этапов музыкальной деятельности. В кратком очерке не место говорить о биографических событиях, о встречах, глубоко определивших всю жизнь.
Сквозь страницы «Воспоминаний» выявляется личность крупная, духовно горящая, внутренне страстная и непреклонная, несмотря на внешнюю сдержанность и даже застенчивость. Душа, в молодости «немного помятая и испуганная» была глубоко религиозной и не раз подвергалась тяжелым внутренним испытаниям.
В самом разгаре духовного кризиса, в Париже, знакомый священник рекомендовал Лидии апологетические книги с разнообразными доказательствами существа Бога. «Но они меня резко оттолкнули. Тогда он мне дал Библейскую книгу 'Премудрость', которая наполнила мою душу радостью и мне стало легко дышать. Я бросила искать доказательств веры. Мне лично служил немалым доказательством факт, что без Бога я была совершенно несчастна и, казалось, не могла жить. Еще до Парижа, моя самая горячая, самая отчаянная молитва к Богу выражалась в одном слове: будь».
Для жизни с Богом ей была необходима жизнь в Церкви. Но в какой, православной или католической? «В Риме я встретилась с католическим миром. Он мне не был нов и я уже переживала в 1912 г., во время прений между Вячеславом и Эрном, все различие и все существенное тождество между православием и католичеством... Обе Церкви святы... но мне лично стала более близкой католическая. Мне казалось, что в ней душе моей будет легче расти». 1 июля 1927 г. Лидия стала католичкой.
Одиночество страшило ее. Душа ее требовала общения. Для работы она нуждалась в уюте семейном. Встречам с людьми радовалась. В дружбе была великодушна, внимательна, неясна, жалостлива, но правдива до суровости. Первым движением при встрече было что-то дать, сообщить, рассказать. Рассказчицей была неутомимой, захватывающей.
Лидии было дано окружающий мир переносить в свой, мифический, где все оживало и веселело: самые смиренные предметы домашнего обихода — чайник, кастрюля, чашка — получали дар слова, являли перед изумленным и радостно позабавленным собеседником свою энтелехию, свою внутреннюю природу.
Особые взаимоотношения были у Лидии с животными. Коты — постоянный семейный тотем — играли важную роль, начиная с медношерстой Медеи и Пострела в Женеве. С серой Белкис, явившейся неизвестно откуда и своевольно устроившейся на постели в кабинете-спальне В.И., завязалась сложная дружба. Белкис льнула к Лидии, обижалась на нее, ревновала, часами до ее появления предчувствовала ее приход, радовалась, беспокоилась, просила помощи, когда мучила болезнь или страсть. Устанавливался диалог между чуткой человеческой душой и трепетной и страстной немой душой животного.
Когда пронеслась весть о кончине, многим близким не верилось, что Лидии было за 89 лет. Поражали у нее юность, бодрость, мудрость и веселость духа, тот постоянно обновленный и бытийно-поэтический взгляд на мир, некий дух детства. Но за этим творческим взглядом на мир, за веселящей игрой с мирами мифическими таилось суровое, лишь в музыке и во внутренней молитве выраженное знание о темных глубинах, о ночи и о заре человеческой души.
