Из чаши опрокинутой
Над нижнею могилой,
Созвездия лия,
Глядится в дух низринутый,
Как в зеркало, застылый
Мой сон другого я:

Как будто исступленную,
В падении предмирном,
Повлек я в плен земной
Мне душу обрученную,
Богам в чертоге пирном
Мерцавшую Женой...

Чу, голос укоризненный
(Так сталактиты влагу
Точат в слепой вертеп):
«На мой вопрос преджизненный
Ответь! — иль Сфинксом лягу,
Где трех путей расщеп»...

Смежаю взор потупленный...
Встающею мне снится
Из преисподней Мать:
«Доколь мне, неискупленной,
Владыка мой, томиться
И мертвых принимать?»

И мнится: в тьму кромешную,
В падении предмирном,
Связав одной виной,
Я душу безутешную
Увлек, — в раю эфирном
Мерцавшую женой.

Не я ли к ней спасителем
Пришел, увенчан славой,
От трех дорог, — Эдип?...
Увы, кровосмесителем
Я был, и прах кровавый
К моим ступням прилип!

И в плаче Иокастином,
И в пенях Антигоны
Слепцу напев иной
Звучал отзвучьем явственным:
Души забвенной стоны,
Мерцавшей встарь Женой.

Кто, став Отца преемником,
Где три сошлись дороги,
Путь выбрал — мертвых рек,
Кто Солнцем, не тюремником
Сошел в твои чертоги,
Земля, ce — Человек!