Вячеслав Иванов. Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. «Cor Ardens», Книга вторая, «Speculum speculorum», «Arcana»

СОН МЕЛАМПА

Максимилиану Волошину

Спал черноногий Меламп, возлелеянный в черной дубраве
Милою матерью, нимфой, — где Гелиос, влажные дебри
Жгучей стрелой пронизав, осмуглил ему легкие ноги:
Слыл с той поры Черноногим излюбленный Гелием отрок.

В заросли спал чернолистной Меламп; а подхолмные змеи
Зоркой семьей собирались, клубясь по траве, к изголовью,
В кудри, виясь, заплетали чешуйчато-скользкие кольца,
Смуглым металлом венчали чело и, подвижные жала
Зыбля и плоские главы к вискам пригибая сонливца,
Уши Мелампу лизали. А он на пригорке тенистом
Спал и не грезил... И слышит в дреме улегченной внезапно
С присвистом тонкие звоны, и шип тайнозвучный, и шопот:

294

«Чуткое Ухо, почий! Спи, вещун, — и проснись боговещим!
Мы — твои стражи, Меламп, мы тебя возлюбили, дубравный,
Змеи лесные, подруги твои, со дня, как могилу
Старице ты, медянице, изрыл и родимой земною
Перстью покрыл благочестно закостеневшие кольца.
Мертвую так схоронил ты, а юную дочь — медяницу
Сам воскормил и на персях своих, согревая, взлелеял.
Вечность ты схоронил, о Меламп, и вечность взлелеял».

Дремный, дивился Меламп таинственной речи и слово
Странное томным устам поверял, как тот, кто развязан
Сонным покоем, заслыша сквозь грезы дивное слово,
Памятью тщится пленить окрыленное, но ускользает
Поступью призраков легких посул несказанных гармоний,
Дух разуметь неподвижен, уста воскресить его немы.
Темным усилием смутный потусклые мысли сбирает,
Лепетом вторит неверным неизреченному слову:

«Змеи-подруги! как вечность я мог схоронить и взлелеять?
Может ли вечность родиться? И сгинуть вечность не может».

«Вещий!» он слышит, он чует: «внемли: не едина вся вечность,
Движутся в море глубоком моря, те — к зарям, те — к закатам;
Поверху волны стремятся на полдень, ниже — на полночь:
Разно-текущих потоков немало в темной пучине,
И в океане пурпурном подводные катятся реки.
Тайно из вечности в вечность душа воскресает живая:
Вынырнет вольным дельфином в моря верховные, — глухо
Влажной могилой за ней замыкается нижняя бездна.
В духе вечность жива, и покинута духом — мертвеет.
Так ты вечность одну схоронил, и другую взлелеял.
Новым движеньем отныне ты движим, новым законам
Вольно повинен. Слепые толкали тыл твой причины;
Ныне же цели святые влекут предводимые руки».

«Змеи!» воскликнул Меламп, «коль не мороком я обморочен,
Вещим меня вы наставьте воистину веденьем вашим,
Солнца таинницы. Ночи наперсницы, Мудрые Очи!»

«Сестры», змеи запели: «возьмем на Змеиную Ниву
Вещую душу Мелампа, что в людях прослыл Черноногим».

Так пропели, и в бездны бездонные взяли Мелампа.
Годы ль, мгновенья ль он падал стремглав в черноустый колодезь, —
Персти коснулись незримой внезапно стойкие ноги
И на разрыхлую землю уверенной пядью ступили.

295

Холодом быстрым скользнуло в тот миг под стопой его тело
Гибко-тягучее; ноги обвились, стройные, тесно
Сетью прохладных лиан: и до плеч, и до выи живые
Стебли ползучие грудь и хребет полоснули Мелампу
Дрожью извилисто-зыбкой. И как наливные колосья
Девушке, в поле вошедшей, окрест шепотливой дубравой
В уши, колышась, поют, задевая колко ланиты
Усиков жалящей лаской: — под веяньем тонким, густая,
Шелестом звонким дыша, шевелилася зоркая Нива.

«Где я?» воскликнул Меламп. И запела Нива: — «Мы — пажить
Вечных Причин. Нас, пришелец, познай, — если ты посвященья
Просишь от Змей боговещих, чье имя — Змеи-Причины».

«Змием», — в ответ им Меламп, — «о священные Змеи, примите
Тайны родимой питомца, коль право меня черноногим
Гелиос знаменовал, изыскав в чернолистной дубраве».

«Знай же: мы сестры твои, земнородный!» — Нива запела: —
«Женский удел нам назначен, и брак со змиями Неба.
Имя нам — Змеи-Причины: со Змиями Целей отвека
Нас обручила судьба; и каждая ждет Гименея.
Все, что в мире родится, и все, что является зримым,
Змеи Земли — мы родим от мужей текучего Неба.
Ибо ничто без отца из ложесн не исходит зачавшей,
Оку же видимы всходы полей, невидимо семя;
Но не возникло ничто, о Меламп, безмужними нами.
Воткан в основу уток, и ткань двулична явлений.
Движутся в море глубоком моря, те к зарям, те — к закатам;
Поверху волны стремятся на полдень, ниже— на полночь;
Разно-текущих потоков немало к темной пучине;
И в океане пурпурном подводные катятся реки.
Так из грядущего Цели текут навстречу Причинам,
Дщерям умерших Причин, и Антиройя Ройю встречает.
В молнийном сил сочетанье взгорается новое чадо
Соприкоснувшихся змей; и в тот миг умираем мы оба —
Змий и змея, — раждая на свет роковое мгновенье».

«Мудрые!» — молит Меламп: «о себе тайноведенье ваше
Полным вложите в мой слух, и Причин совершенное знанье
В сердце посейте, старейшей из вас научая — Главизне».

Стихла Змеиная Нива, и вновь всполохнулась полохом
Шорохов смутных, и темными вся зашепталась речами:

296

«Многого, алчный, ты просишь; но знай, чтобы свято в молитве
Вышних тебе призывать: заблуждаются смертные, мужем
Чтя Безначального в небе, и мнят неправо, что в Вечном
Женского нет естества. Ты же, Зевс, — мужеженский и змийный!
В вечности змием себя ты сомкнул, — и кольцом змеевидным
Вкруг твоей вечности, Вечность-змея, обвилась Персефона.
Двум сопряженным змеям уподобился Зевс-Персефона
В оную ночь, когда зародил Диониса-Загрея.
В лике сыновнем открылось Отца сокровенное солнце:
Лик чешуей отсветила глубокая Персефонэйя.
К зѐркальной бездне приник, на себя заглядевшись, Младенец:
Буйные встали Титаны глубин, — растерзали Младенца».

Словно под бурей налетной, склоняясь, в шелестных пенях
Нива смятенно шумела; а юноша таинство бездны
Вещих поведать молил, и поведали темные тайну:

«Отрок, гляделся ли ты в прозрачную влагу, любуясь
Образом зыбким, который тебя повторяет, как эхо
Звук отзвучавший из чутких пещер воскрешает? Так нимфа
Струйная — меди ль блистательной власть, что пленяет дыханье
Близко дышащих уст на легко-затуманенной глади, —
Тень выпивает твою и к тебе, превратив, высылает
Дивно подобную светлым чертам — и превратную»...

                                                            — «Змеи»,—
Отрок в ответ: «я в деснице держал над ручьем медяницу,
Жаждой томимую: в левой она отразилась висящей.
С часа того не глядел я в прозрачные очи Наядам».

Нива же пела: «Отвека обман — отраженное влагой,
Чары — металлом, и смертный полон — Персефоной ночною.
Ибо мятежным себя каждый луч отражает, и каждый
Атом раздельной души от послушного зеркала просит,
Ближней тропой своевольно сходя в отсветные грани,
И — самовластный — не мнит о согласьи частей и о строе
Целого облика, :— только 6, в себе утверждаясь, усилить
Себялюбивую душу. Так лик Диониса превратно
В вечности был отражен, и разорван внутренней распрей
Многих солнечных сил и лучей единого лика.
Дочери Древней Вины —зародились мы Змеи-Причины.
Имя ж Главизне старейшей — ночная Персефонэйя».

Так воздыхала из недр и смеялася шаткая Нива.
Дрогнуло в юноше скорбью глухой помраченное сердце.
Гелия, темный, он вспомнил, и мужеский пламень, пробившись
В облаке зыблемых чар, пронизал несказанную смуту.

297

«Ночи сыны», — вопрошает: «в веках растерзали ль Титаны
Полый божественный зрак и личину Младенца пустую,
Или же с тенью святой самого поглотили Загрея?»

«Жрец!»—зазвенела вся Нива: «прозри глубочайшую тайну,
Ежели память родимых святынь, Мнемосина, вручила
Смертному в темном преддверье столь крепкую нить, чтоб исканьем
Правым угадывать путь в тайниках лабиринта земного!
Ведай, что душу живую до дна выпивает зерцало,
Если в борьбе Ты Другой не падешь от Себя же Другого —
Жертвою Правды, Себя Самому возвращающей вечно.
Так и младенец страдальный воистину жертвой отдался
На растерзанье Титанам, и выпила жизнь Персефона
Бога прекрасного, в дробном его извратив отраженье.
Сердце ж твое огневое, Загрей, нераздельное сердце —
Змий, твой отец, поглотил и лицом человекоподобным
В недрах ночных воссиял, и нарек себя Зевс Дионисом,
Сам уподобясь во всем изначальному образу Сына.
И не младенец с годины той Зевс, и не змий, но змеями
Многими бог увенчался, и змеи те — звезды над Геей,
Нам — женихи глубоких небес, обрученные змии
Целей святых. Ибо каждой из нас уготован на ниве
Пламенной той, что кудрями главу облегает Кронида,
Ярый супруг. Совершатся судьбы, приведут гименеи:
Все мы, утробы земли, сочетаемся с жалами Неба.
Будет: на матернем лоне прославится лик Диониса
Правым обличьем — в тот день, как родителя лик изнеможет.
Браков святыня спаяет разрыв, и вину отраженья
Смоет, и отчее сердце вопьет Дионис обновленный.
Ибо сыновнее сердце в Отце: и свершится слиянье
В Третьем вас разлученных, о Зевс-Персефона и Жертва!...
Ныне же, Змий — посвященный, воззри на вечное Небо,
Смертным обличьем твоим утони в двойнике несказанном!»

В небо глубокое очи вперил бестрепетно вещий:
Лик несказанный увидел, наполнивший темное небо.
Мирообъятною тучей клубились пламени-змии
Окрест святого чела и в бесчисленных звездах горели,
И содрогалась вся Нива горящих мужей лицезреньем.
Очи же вечного лика, сомкнутые как бы дремою,
Сумрака не отымали у Геи; мощно над ними —
Дуги вселенского свода — безгневные сдвинулись брови.
Кроткие рдели без жизни уста меж брады змеекудрой.
Ужасом сладким дышал, созерцаньем горел ненасытным
Зрящий Меламп, и безмолвной к отцу воскрылялся молитвой.
Два внезапных луча из-под век сомкнутых пронзили

298

Юноше болью блаженной замершую грудь... и, воспрянув,
Он, пробужденный, озрелся в смарагдовом сумраке леса.

* * *

Но не узнал черноногий Меламп родимой дубравы.
Ухо к земле преклонил и к корням чернолистной дубравы:
В жилах чащобных расслышал глубинного сердца биенье.
В лимбах незримых земля содрогалась трепетом тайным,
Смутным призывом, желаньем слепым — и ждала гименея.
Он не узнал ни стволов, ни листвы, ни ключей, ни лазури
Прежних, ясно явленных и замкнутых, тесных и внешних:
Мир — не журчанье ль струящихся душ, не теней ли шептанье,
Томный мятеж, переклики в лесу заблудившихся воинств?
Мир — не смятенье ли струн на колеблемой ветром кифаре?
Все — только звук, только зов, мощь без выхода, воля в неволе.
Ах, и в камне немело издревле пленное слово!

Сердцем смутился Меламп о неволе земной, но утешный
Вспомнил завет: совершатся судьбы, приведут гименеи.
Тихий, нагнулся к земле, стал срывать шепотливые травы,
Внемля живым голосам, сочетать гименеем промыслив
Силы, что ищут друг друга, и яды, что скрытую доблесть
В правом союзе волят явить — и не знают супруга.
Душ разрешителем стал и смесителем Чуткое-Ухо,
Тенью грядущего, оком в ночи, незаблудным вожатым.
Сонного так боговещим соделали змеи Мелампа.

299
Источник: Вяч. И. Иванов. Собрание сочинений. Т.2. Брюссель, 1974, С. 294—299
© Vjatcheslav Ivanov Research Center in Rome, 2006