Я становлюсь пугающе-певучим:
Не лебедем предсмертно ли пою?
Но нет, сомненьем этим тайно мучим,
Смущать не стану Музу я мою.
Пой, милая, с тобой и на краю
Обрыва жизни всей, в недуге жгучем,
Целительных созвучий пью струю
И чувствую себя опять живучим.
Покуда сказок чарами манить
Шахерезада будет все чудесней,
Ее не оборвется жизни нить,
И, лебедя следя за Музой взлет,
Не говори, что смерть грядет за песней,
Скажи, что он живет, пока поет.
1942
И к сфинксу я воззвал: «Скажи, по воле
По чьей жестокой я в тебе судьбу
Обрел, и, царь, подобным став рабу,
Тебе подвластен буду я доколе?
Иль впрямь уж нет спасения мне боле
И, утолив до дна страстей алчбу,
Бессилен с роком вновь начать борьбу
И тяжкой покориться должен доле?»
И сфинкс в ответ: «Эдип, ты сфинкс и сам,
И на земле — загадку небесам
Ты загадал, чей смысл необычаен.
Но, плоти плоть моей и кости кость,
Дотоле твой я Каменный Хозяин,
Доколе ты здесь Каменный мой Гость».
И буйство вновь в словах заклокотало,
Безудержный им волю дал порыв:
«Не змея ль новый вижу я извив,
Не древнее ль опять мерцает жало?
Нет, не мое ты мертвое зерцало
(Ты, оборотень, в этом снова лжив),
Но правда то, что, каменный, ты жив,
Подобие медузы, гибели начало».
И сфинкс ко мне: «Неправ твой гнева пыл,
Не сам ли ты загадку всем раскрыл
О тела переменчивой химере,
Но есть еще загадка и души:
Ты разгадал о человеке-звере —
О Богочеловеке разреши».
И сфинкс умолк. И вновь каменьев груда
Застлала тенью свет дневных лучей.
Был нем песок, безмолвствовал ручей,
И мертвая все сковывала студа.
Но вдруг, как по наитью чуда,
Глаголы внял я явственных речей:
И глас один, не знаю был он чей,
И глас другой, не знаю шел откуда.
«Довольно в мире ты блуждал один,
Домой вернись, Эдип, домой, мой сын,
Я сам тебя встречаю на пороге». —
«О, вещий час, исканий всех венец.
По каменной, по пламенной дороге
К тебе, скитаясь, я пришел, Отец!»
23.3.1921
Есть некий миг всемирного испуга,
Есть час один, когда бьют все часы,
И солнце, златом полные весы,
Висит над бездною в притине юга.
То — свет и жар полдневного недуга,
Без милостивых тени и росы,
И смерти уж последний взмах косы
Над вязью двух времен, сплетенных туго.
И явственно я постигаю вдруг,
Что вечно мировое возвращенье,
Что вся вселенная — бескрайний круг,
По коему, свершая век вращенье,
Мы каждый день в зените полноты
Вновь пред зияньем первой пустоты.
25.1.1922
О маги-мудрецы, чьему сомненью
Подвержены и космос и хаос,
Скажите, над осла убогой тенью
Вы вдумчивый не ставите вопрос?
Иль, мните, тупостью, упрямством, ленью
Впрямь ослик маленький всех перерос
И метко для насмешек стал мишенью,
Кто на спине Спасителя пронес?
Нет, час грядет, навек разоблачится,
Кто в облике смиреннейшем таится
И кажется глупейшим из глупцов.
Как древле, вновь возговорит ослица
И миру возгласит ослиный рев,
Что нашим мудрецам и не приснится.
18.3.1922
Пусть курам на смех распевает петел,
И шутка всем — «Не курится, потух»,
Загадочней тебя я здесь не встретил,
Евангельский, апостольский петух.
Тебя бог света явственно отметил.
Исполнен пламени твой ярый дух:
Днем оттого ты так тревожно светел
И ночью чуткой наш волнуешь слух.
Ой, солнечный, ой, золотой, не ты ли
Мне с полночи до самого утра
Ночь каждую твердишь о древней были
Тройного отречения Петра,
О Камне том, что, выжженный слезами,
Стал краевым в нерукотворном храме?
1922
В разврате каменейте смело.
А. Пушкин
Призыв «В разврате каменейте смело»
Девизом стать мог бы и Дон-Жуана,
Но в нем не только дерзость до предела
И сладострастью наглая осанна:
Отчаянье в нем падшего титана,
Чья блудная душа, уйдя вся в тело,
От чувственности в чувствах оскудела
И стала мертвой слишком, слишком рано...
Так, сходствуя судьбою с метеором,
Что, в поднебесье свой развеяв пламень,
Вдруг падает на землю, точно камень,
И Дон-Жуан воскресшим Командором
Приговорен, как в Библии — блудницы,
Познать пожатье Каменной десницы.
9.10.1953
Забуду ли, как я неждан-непрошен
К тебе впервые прибыл в Коктебель
И видом всем твоим был огорошен,
Когда ты мне предстал au naturel.
Со сна ль взметен, прервал ли акварель,
Но, пышновласый, был ты так взъерошен,
Что вспомнил я, в контраст и в параллель,
Как был Самсон во сне обезволошен.
Таким вот мне пришлось узреть волхва,
Который ликом походил на льва,
Чье грозное величие задето,
А между тем был весь он доброта,
В его дому остался я на лето,
Он в сердце у меня — на все лета.
5.4.1951
В. Брюсов
Не в том ли дара Брюсова разгадка,
Что каждой строчки строгим аргументом,
И крепью строф, и цепким их цементом
Он образец античного порядка?
А если и порой, до новшеств падкий,
Талант свой подвергал экспериментам,
В них более, чем русским декадентом,
Он римлянином был времен упадка.
Как имя италийское Валерий
И книг именованье по латыни
Камене соответствуют поэта,
Творенья чьи, от оды до сонета,
Напоминают римские твердыни
На гранях полуварварских империй.
23.12.1953
Золотой, Серебряный и Медный,
Отзвенели давние века,
И отходит бедственно-победный
Век Железный, длящийся пока.
А какой за ними, им наследный,
Встанет новый — тайна велика,
Но, покров срывая заповедный,
Слышу страшный гул издалека.
То — разгул над Геей урагана,
Возвращенье древнего Урана
В мир, который не смирил Зевес:
Мир, где снова старые титаны
Воздымают с Тартара вулканы
И бросают землю до небес.
30.10.1946
Повязка золотая, плащ пурпурный,
Сандальи медные, венок дельфийский —
Так шествовал он, бог пифагорийский,
По городам Сицилии лазурной.
И пестрая, как в празднестве Сатурна,
Как в день его победы олимпийской,
К нему со всех концов земли дорийской
Текла толпа, восторженно и бурно.
Но что тому и бури, и восторги,
И поклонение толпы несметной,
Кто, жизнью всею тяготясь мишурной,
Уж вместо кубка с олимпийцев оргий
Себе кратер титанов, кратер Этны,
Избрал и крематорием и урной.
24.6.1948
Когда-то, чтобы покарать Париса,
Со всей Эллады взвились паруса,
И траурные рощи кипариса
Вкруг Илиона выросли в леса.
Но подвигов минула полоса,
Иная сцена, новые кулисы,
И вместо хитроумного Улисса
Теперь осталась хитрая лиса.
Остались также, хоть изрядно драны,
Послушливые, серые бараны,
Друг с другом сходные, один — как сто...
Смешаться с ними — вот исход героя:
Так учит тот, пред кем склонилась Троя,
Кто у циклопа звал себя — Никто.
5.4.1951
В семье семитов древнее табу,
Священное в каноне Аполлона,
Семь и теперь, как в снах у фараона,
Обилье всем сулит и худобу.
И пядей будь ты хоть семи во лбу,
Семь ангельских волос имей Самсона,
Семь нянек над тобою бдят бессонно,
Как семь планет, что пестуют судьбу.
Какие в мире сем на вечность виды:
Семи рядов сады Семирамиды,
И Рима семь холмов, и Фив семь врат.
Их — семьдесят толковников Завета,
В библейском юбилее — семь семькрат,
И дважды семь — число стихов сонета.
Б. д.
Как давший иудеям декалог
И Моисей, его пророк рогатый,
Египтян козням подведя итог,
Их казням обрекли десятикраты,
И в наши дни ветхозаветный Бог
Нам вдесятеро воздает расплатой
И десятинный утвердил налог
Как приговор: десятый — виноватый.
И пусть порой сей приговор неправ,
Таков уж Бога мести счет расправ,
Что все мы, сверх ответственности личной,
За друга друг, порукой круговой,
Караемы суровым Еговой
По нашей же системе десятичной.
3.8.1950
Не мне, не мне, а имени...
В моих стихах, быть может, современник
Узрит лишь то, что мозг мой засорен,
И не венок присудит мне, а веник
За суеверья варварских времен.
А я и вправду суеверий пленник,
И особливо — мантики имен.
Затем, что сам — пророков соименник,
И Лия — мать мне, и отец — Симон.
Мойсей-Илья от Лии и Симона
И пофамильно — Старый человек:
При храме старцем мне б дожить свой век.
Но я (нет иудея без уклона)
Живу на улице, совсем как грек,
Всеисцелителя Пантелеймона.
22.10.1956
Муза, может, ты сама ответишь,
Почему, как в ветхие меха,
Обряжаешь в слов старинных ветошь
Каждый образ моего стиха,
И зачем, хоть древность мне не фетиш,
А архаика — мощей труха,
Новизну мою старьем бесцветишь,
Как посад зеленый — проседь мха?
И в ответ мне Муза: «Коль весь век
Чтил ты мантику имен не тщетно,
Что ж дивишься, Альтман Моисей,
Что и в творчестве, как в жизни всей,
Ты — по имени — ветхозаветный,
Пофамильно — старый человек?»
9.11.1961
Двум пророкам — двум! — одноименник,
Я — Илья, и я же Моисей.
Не за то ли я в юдоли сей
Собственных имен навеки пленник
И, чуждаясь жизни нашей всей,
Временам библейским современник,
Мню, мне брат — Арон-первосвященник
И преемник — вещий Елисей.
А быть может, мимо всех евгеник,
Я, хотя и книжник-фарисей,
Больше декадент и неврастеник,
В грезах чьих, за дымкой ересей,
Лестница на небо без ступенек,
В тучах колесница без осей.
2.9.1963
Меж двух церквей (одна — времен Петра)
Квартал с моей квартирой расположен,
И ими, мнится мне, уже с утра
На весь я день от мира отгорожен.
И даже ночью, хоть мой сон тревожен,
Меня не устрашает тьмы пора,
Когда сверкающий, как меч без ножен,
Сам демон бдит у моего одра.
О, как, судьба, ко мне ты благосклонна,
Позволив жить уж более полвека
В сени священных куполов и башен
На древней улице Пантелеймона,
Чтоб я, коль место красит человека,
Навеки этим местом был украшен.
16.6.1975
О Мойсее есть преданье,
Что — как чудотворный лик —
Он народу изваянье,
Змия медного воздвиг.
И по слову Моисея
Каждый верный иудей,
Созерцая образ змия,
От живых спасался змей.
Всецелительное средство —
В нем пророк сказался весь...
Как заветное наследство,
Берегу его доднесь.
И, как тезка мой в пустыне
(И исполнен тех же чувств),
С тварью я борюсь и ныне
Древней магией искусств.
И, как золото и медь, я
Свой выковываю стих,
Чтоб Моисеева наследья
Чародейства он достиг.
Чтоб в жестокий век и черствый
И моя, чаруя, речь
От зверей смогла и зверства
Человека уберечь.
15.11.1948
На поверхности прозрачен,
Все темнее в глубине,
Как он мудр и как двузначен,
Миф о Лотовой жене.
Тот ли смысл его заветный,
Что недвижностью объят
Кто на прошлое запретный
С вожделеньем бросит взгляд,
Иль — свидетели разгрома —
Те и столп и соль земли,
Кто из дома, хоть Содома,
Без оглядки не ушли?
Б. д.
Вешним утром мир безбрежный —
Весь как радуги дуга.
— Прилети, мой ангел нежный,
На луга!
Летним полднем солнце красно
И в томлении земля.
— Человек, приди, мой страстный,
На поля!
Вечер осени дождливый,
Беспросветных туч навес.
— Ковыляй, мой бес блудливый,
В темный лес!
25.3.1919
— Друг мой, я с детства не знала узды,
Подлой была я и пошлою.
— Что ж, и у самой светлой звезды
Темное прошлое.
— Но и доныне привычной среды
Голову мутят дурманности.
— Что ж, и у самой ясной звезды
Пояс туманности.
— Милый, боюсь, что пороков следы
К прежней вернут меня участи.
— Что ж, и у самой стойкой звезды
Склонность к падучести.
10.11.1953
Не от козней подруги Далилы,
Не под гнетом врагов-филистимлян
И волос я лишился, и силы,
И очей моих свет стал задымлен.
Нет, я просто дошел до порога,
У которого, в уровень с веком,
Я из некогда юного бога
Старым стал, наконец, человеком.
11.1.1957
— Старец голубиный, мудрый осмомысл,
Всех вещей глубинный мне раскрой ты смысл:
Что мудрее и ума,
Будь он трижды складен,
И когда нам свет, как тьма,
Ненагляден?
И какая из солей
Всех нетленней?
Кто из ближних нам милей
Во Вселенной?
— Сердце доброе ума
Искони мудрее,
Нам не виден свет, как тьма,
В апогее.
Всех нетленнее солей
Соль земли,
Нам из ближних всех милей —
Кто вдали.
— Пред тобой еще вопросов расстелю я сеть,
И на них мне, вещий старец, ты ответь:
Что язвительней, чем плач,
Жалит слух?
Имя братьев-неудач
Назови мне двух.
Почему у вертопрашных
Нет пути,
И какой у бесшабашных
Бог в чести?
— Нам язвительней, чем плач,
Горький смех,
Имя братьев-неудач —
Ох и Эх!
Все пути у вертопрашных
Вкривь и вкось,
И в чести у бесшабашных
Бог Авось.
— Всех вопросов мне осталась только треть,
И на них, уже последние, ответь:
А какая из отрав
Всех отрадней,
И какая между трав
Всех усладней?
И чему всего подобней
Жизнь наша,
И помочь ей чем способна
Смерти чаша?
— Нет отраднее отрав,
Чем слова,
Нам усладнее всех трав
Трын-трава.
Нашей жизни так подобна
Водоверть,
И смирить ее способна
Только смерть.
24.8.1961
5.6.1959—30.12.1967
14.6.1970
23.6.1971
18.12.1963
Б. д.
17.9.1967
Б. д.
3.3.1974
24.4.1969
1960-е
1.8.1968
17.7.1960
14.9.1968
2.7.1968
18.2.1965
Б. д.
26.12.1971
1.8.1968
Б. д.
9.9.1971
14.6.1962
18.6.1962
19.9.1971
11.8.1968
28.10.1974